Работа над ошибками - [39]

Грегори, вот уже два с половиной года, как папа умер.

И что?

То, что я хочу начать новую жизнь. Это нужно нам обоим.

Кому, тебе и Майку?

Мне и тебе. По-моему, с твоей стороны это нечестно.

Хочешь трахаться с мужиками – пожалуйста. Я не возражаю.

Грегори. Грег.

Я продолжал жевать. Она потянулась, хотела дотронуться до меня, но я отдернул голову. И смотрел на рекламу на задней стороне пачки с хлопьями до тех пор, пока она не отвела взгляд.

У нее были и другие хахали, я знаю, но она больше не приводила их домой. А потом она перестала ходить куда-либо, кроме работы, магазинов и клиенток. Возвращалась бледная, от нее несло бакалеей, жидкостью для перманента, табаком. Под глазами темнели круги: серые тени, растворяющиеся в запудренных румянах. Она была вечно усталой, похудела: кожа да кости. Вечерами засыпала перед телевизором. Раскрытый журнал медленно сползал с колен на пол, она, вздрогнув, просыпалась и, глупо моргая, смотрела на меня с другого конца комнаты, словно не понимая, кто я такой.

Через неделю после сожжения я нашел ту нейлоновую простыню – пончо – на чердаке, в коробке со старым постельным бельем, и после внимательного осмотра обнаружил на яркой оранжевой ткани черные волосинки. Щетинки. Но определить, чьи они, мои, папины или Дженис, было нельзя.

Спокойным прогулочным шагом я дошел до жилища семейства Тэйа. Это заняло тридцать три минуты восемнадцать секунд. Май, утро, суббота. Свинцовые тучи, наливающиеся дождем. Я принес с собой блокнот, карандаш и фотоаппарат: надеялся, что смогу снять мистера Тэйа для настенной таблицы. Для досье. В купленном за день до прогулки фотоаппарате был телеобъектив. Поэтому нужно было просто найти укромное место для наблюдения за домом, чтобы, когда мистер Тэйа выйдет, незаметно его сфотографировать.

К его дому я больше мили шел в горку мимо всяческих азиатских лавчонок: бакалей, «халалов», магазинов тканей, ресторанов с тандуром. На улице было очень оживленно. Чуть впереди я увидел маленького мальчика, который схватил с овощного лотка шишковатый кусок имбирного корня и потащил его в рот. Мать, изящная женщина в розовато-золотом сари, шлепнула малыша по ручке, чтобы тот выбросил корень. И принялась его ругать: слова были мне непонятны, но тон говорил сам за себя. Скоро женщина поняла, что я за ними наблюдаю, мимолетно улыбнулась мне и плотнее запахнула на голове сари. Малыш заплакал. На этот раз мать заговорила с ним по-английски.

Плохой мальчик. Прекрати немедленно, слышишь?

Я миновал их и на перекрестке свернул направо. Магазинчики уступили место тесному извилистому ряду домиков с яркими парадными дверями. Сверившись с фрагментом карты, переснятым из справочника, я нашел название улицы, ведущей к переулку, где жила семья Тэйа. На карте имелся маленький квадратик – в оригинале зеленый – «парк», на деле оказавшийся пыльным участком земли, обнесенным металлической оградой. Там, орудуя старой битой и теннисным мячом, а вместо ворот используя пластмассовые конусы, которые обычно ставят для запрещения парковки, играла в крикет компания азиатских ребятишек. Скамейка в «парке» могла бы стать идеальным местом для наблюдения за домом № 3 (таков был адрес мистера Тэйа), но дети все время косились на меня, и я решил убраться подальше от их внимательных глаз.

Переулок, с обеих сторон заставленный машинами. Сплошные ряды жилищ, лицом друг к другу. Я пошел по четной стороне, выбирая подходящий наблюдательный пункт. В одном доме окна были заколочены, серовато-белые кирпичные стены над верхним этажом почернели после пожара. В крохотном садике перед домом – груда обугленной мебели и прочего хлама, поверх всего – полусгоревший матрас. Этот дом стоял напротив дома № 9, и от него, наискось, открывался неплохой вид на обиталище мистера Тэйа. Я сел на пороге, укрывшись, хоть и не полностью, за оградой, шедшей по обе стороны крыльца. Теперь мне не было видно двух молодых людей, чинивших на улице машину, но до меня доносились их голоса, скрежет инструментов, невнятное бормотание радио. Я прислонился спиной к листу фанеры, которым забили дверь заброшенного дома, достал из рюкзака карандаш с блокнотом и сделал приблизительный набросок дома № 3. Кроме того, я, пользуясь возможностями своего аппарата, сфотографировал этот дом во всех деталях. Дом ничем не отличался от остальных: те же стены из серовато-белого кирпича, та же черная шиферная крыша, черные, явно нуждавшиеся в починке, кровельные желоба. Два этажа, подвал, отдельный вход и отдельный звонок. Под крышей – маленькие полукруглые окошки. Мансарда. На остальных окнах – двойное остекление, плотные тюлевые занавески. Перед домом – некое подобие садика, небольшой, кое-как мощенный участок земли с клумбами по периметру. Сквозь непрозрачное дверное стекло смутно различался красно-серый узор обоев. Я попытался вообразить внутреннее убранство дома, в котором мистер и миссис Тэйа завтракают, читают, смотрят телевизор. Интересно, они исповедуют индуизм или ислам? А может, они сикхи? Разукрашены ли у них стены или каминная полка какими-нибудь религиозными изображениями? Есть ли в доме место, где они молятся, какой-нибудь маленький алтарь, уставленный свежими цветами? Витает ли там аромат ладана и пряностей? Я не имел об этом ни малейшего представления. Точно так же я не знал, живут ли они вдвоем; впрочем, им, по моим подсчетам, за шестьдесят, так что дети, если таковые имеются, давно уже взрослые. Я задумался, есть ли у № 3 другая дверь, выход на параллельную улицу, калитка на задний двор. Надо проверить перед уходом. Провести рекогносцировку. Сделать побольше зарисовок, побольше фотографий.