Работа над фальшивками, или Подлинная история дамы с театральной сумочкой - [5]

Содействие мне оказали сотрудники петербургских архивов — ЦГАЛИ, ЦГА[3], Архива Академии художеств и Объединенного ведомственного архива культуры, Музея истории Санкт-Петербурга и Пермской художественной галереи.

Я благодарен за подробные консультации сотрудникам Российской национальной библиотеки, Нотариальной палаты Санкт-Петербурга и Пензенского художественного училища имени К. А. Савицкого.

Некоторые имена я не могу назвать, потому что не уверен в том, что упоминание не повредит им в их профессиональной деятельности и взаимоотношениях с коллегами и начальством, но мое сердце с ними.

А про кого-то я просто непростительно позабыл в суматохе, но мое сердце и с ними.

Особую благодарность я хотел бы выразить многочисленным бывшим и нынешним сотрудникам Государственного Русского музея — Наталье Козыревой, Юлии Солонович, Ирине Арской, Ирине Карасик, Евгении Петровой, Сергею Сирро, Елене Нестеровой, Григорию Голдовскому и прочим, вроде Игоря Прудникова, а также Константину Азадовскому, Михаилу Золотоносову и т. д. и т. п., которые своей липкой групповой солидарностью, а также органической неспособностью отличить добро от зла создали уникальный стимулирующий и тонизирующий эмоциональный фон, немало способствовавший моим изысканиям и размышлениям.

И совершенно отдельная благодарность — федеральному судье Анжелике Морозовой, эстонскому уголовнику Михаилу Аронсону и признанному специалисту и знатоку творчества Казимира Малевича Елене Баснер. Без их заинтересованного и деятельного участия эта книга никогда не была бы не только написана, но даже и придумана.

Пролог

Давным-давно в коммунальной квартире на краю ленинградского центра во дворе-колодце прямо «посреди неба» жили-были две женщины. Одна была постарше, другая, соответственно, моложе на целых пятнадцать лет. Первая умерла от голода в блокаду, вторая в семидесятые годы прошлого века от старости, болезней и скуки.

Ни детей, ни родных у них не было и никакой видимой памяти или воспоминаний о себе они не оставили. Как и миллиарды живых существ, они просто превратились в почву и траву, в супеси и суглинки, в былинки и лопухи. Тела их стали пригородной пылью, а мысли и чувства ничем.

Обе они, правда, имели некоторое отношение к вечному искусству. И одна из них — та, что помоложе — однажды написала портрет своей подруги. Картина вышла по тем временам довольно «формалистической» и хранилась у художницы дома. Ни выставить, ни опубликовать ее не было никакой возможности.

Незадолго до смерти, очевидно понимая его значимость, она отметила портрет в списке самых важных своих работ. А сведения эти опубликовали в одном из томов справочника «Художники народов СССР» в 1976 году. Трудночитаемым муравьиным петитом среди сотен и тысяч подобных названий. Никакого значения эта публикация не имела. Никто не обратил на нее никакого внимания. За исключением упоминаний в давно выброшенных на помойку каталогах мелких выставок, это был единственный памятный печатный знак, отмечавший былое существование художницы.

Можно ли почти через полвека после ухода — из таких скудных «потожировых следов» и «фрагментов ДНК» попробовать, хотя бы фрагментарно, воссоздать историю этих женщин? А главное, зачем? И кому это может быть нужно? Какое значение такие сведения могут иметь для нашего времени? Что они могут изменить? На что повлиять?

Вот сейчас и посмотрим…

Глава 1 Этиология и патогенез

Мы сидели на террасе ресторанчика, буквально «у самого синего моря», с приятелем, историком и журналистом, много писавшим в различные европейские издания о подделках русского авангарда и проделках людей, к ним причастных. Разговор в основном вертелся вокруг перспектив организации международной конференции, посвященной этой всемирной заразе. Идея созыва такого форума появилась около года назад, после громкого скандала в Генте, связанного с «коллекцией» Игоря Топоровского[4]. Расплывчатый и туманный проект пока существовал лишь на бумаге, хотя актуальность самого замысла никто не отрицал.

Услышав в ответ на вопрос, как развивается ситуация с картиной Бориса Григорьева «В ресторане» и ее незаконным братом — клоном «Парижское кафе», что меня этот сюжет совершенно перестал занимать, он искренне расстроился.

— Ну вот, незадача… А мы думали, что вы сделаете доклад. Расскажете, как там все происходило на самом деле, живым языком. Или хотя бы пришлете тезисы. История ведь поучительная и увлекательная. И, главное, оборвавшаяся на самом интересном месте. Можно сказать, на лету. Большие усилия и средства, как видно, были приложены. Кто подделал подлинник, хранящийся в запасниках ГРМ? Как это произошло? Писали по хорошему слайду или непосредственно с оригинала? Единственный ли это случай или есть еще примеры такого плодотворного сотрудничества музеев и жуликов?

— Конечно, есть. Кто подделал, известно в общих чертах. Реставратор вроде бы. Что изменится от того, что я назову вам его имя и должность? Ничего. Это будет просто мое заявление, подкрепленное предположениями и косвенными уликами, но не прямыми доказательствами. Я же не могу ссылаться на конфиденциальную информацию. Обо всем прочем я с удовольствием расскажу со всеми подробностями. Но попозже. Сейчас я буквально с головой утонул в другом, отчасти похожем, авантюрном сюжете. Он, кстати, формально связан с судебными перипетиями недавнего времени.