Работа любви - [142]

Он объяснил это так:

– Сделайте юноше прививку, и вы убережете его от заболевания истиной, когда он повзрослеет.

Речь идет в обоих случаях, конечно, не об упразднении всякого религиозного воспитания, а об изменении его – о замене готовых ответов умением находить их самому каждый раз заново.

Необходимость опыта, а не приобретение знаний и убеждений, – вот что стало насущностью. «Мы теряем шанс сделаться из церковной организации церковью», – сказал Антоний. А церковь, наполненная живым Духом, это собрание тех, кто так или иначе ЗНАЕТ Бога, у него был опыт ВСТРЕЧИ.

Если без этого опыта так или иначе можно было обходиться раньше, то в жесточайшем XX – уже нельзя. И XX век заново открывает то, что нельзя разрушить, что невозможно отнять. «Учись падать и держаться ни на чем, как звезды». Эти слова из сказки Михаэля Энде могли бы быть девизом XX века. И еще: учись видеть то, что есть. Не мечтать, не уходить от Действительности, а различать Ее сквозь весь ужас и всю суету, которые Ее заслоняют.

Великий поэт и духовидец XX века Даниил Андреев не мечтает о Боге, он ЗНАЕТ Бога.

И королева Агнесса из его ранней поэмы «Песня о Монсальвате» видит не красочный мираж, а то, что есть, – видит сущее. И оно оказывается непредставимо прекрасным. Она видит это и преображается. Сцена просветления Агнесы принадлежит к самым высшим страницам мистической литературы:

Спускался таинственный час на природу.

И пчелы, и птицы, и ветер утих,

Как будто сомкнулись прохладные воды

И низкое солнце алеет сквозь них.

Дорога исчезла, но всюду, как вести

Младенческих дней непорочной земли,

Сплетались у ног мириады созвездий,

Качаясь и млея вблизи и вдали, —

То желтых, как солнце, то белых, как пена,

То нежно подобных морской синеве…

И сами собой подгибались колена,

И губы припали к мягкой траве.

– И не плоть ли Твоя это, Господи,

Эти листья и камни и реки,

Ты, сошедший бесшумною поступью

Тканью мира облечься навеки?..

Ведь назвал Ты лозу виноградную

Своей кровью, а хлеб – Своим телом, —

И навзничь склонилась в глубокие травы,

Темнеющий взгляд подняла в вышину,

Где чудно пронзенные светом и славой

Текли облака к беспечальному сну.

– Дивно, странно мне… Реки ль вечерние

Изменили теченье прохладное,

Через сердце мое – текут мерные,

Точно сок сквозь лозу виноградную…

Вот и соки зеленые, сонные…

Смолы желтые, благоухающие…

Через сердце текут – умиленное…

Умолкающее…

Воздыхающее…

Будто благовест!.. Благовест!.. Благовест!..

Будто Сердце Единое в мире!..

Этот свет помог Андрееву пройти через его тюрьмы.

Если XIX век выносил мечту о свободе и задачей начала XX века была именно свобода, то к началу XXI века мы поставлены лицом к лицу перед другой задачей – задачей преображения. Истинного духовного роста и преображения.

Эту задачу чувствовали и Цветаева и Пастернак. Последний часто говорил, что все написанное им – не то, не о том, корил себя за то, что отвлекается от настоящей задачи. В письме к своей кузине Ольге Фрейденберг он даже называл себя посредственностью, потому что истинный гений – этот тот, кто так же просто пишет о Бесконечности, как Бунин о какой-нибудь осени.

Но в стихах его были прорывы к неслыханной простоте, и в позднем творчестве он вполне достиг ее.

В родстве со всем, что есть, уверясь

И знаясь с будущим в быту,

Нельзя в конце не впасть, как в ересь,

В неслыханную простоту.

Неслыханная простота – что это такое? Цельность души, которая нашла то, что потерять невозможно. Может быть, то самое уменье видеть золотое ожерелье, о котором ты мечтал, висящим у себя на шее. А змею, которой боялся, – простой веревкой на земле. – Видеть вещи такими, какие они есть в глубине своей, в своем сущном.

«Я сейчас предсказывать способна вещим ясновиденьем сивилл», – говорит пастернаковская Магдалина. Великое горе, потеря самого любимого – смысла всей ее жизни, дает ей другое зрение.

Завтра упадет завеса в храме,

Мы собьемся вместе в стороне,

И земля качнется под ногами,

Может быть, из жалости ко мне.

………………………………………………

Брошусь на землю у ног распятья,

Обомру и закушу уста.

Слишком многим руки для объятья

Ты раскинешь по концам креста.

Строки сверхгениальные. Непредставимые строки.

Раскинутые по концам креста руки обнимают мир. Обнимающий всех и вся прибит к кресту. Крест – объятья.

Для кого на свете столько шири,

Столько муки и такая мощь?

Есть ли столько душ и жизней в мире?

Столько поселений, рек и рощ?

Эти строки не были поняты, даже таким поэтом, как Иосиф Бродский. Магдалину он считал лучшим стихотворением Пастернака, но стих о распятии был им воспринят так же, как и презираемым им А. Вознесенским. Оба они поняли это как женскую ревность Магдалины ко всем, кого Иисус может обнять, кроме нее… Женская страсть, уровень стихийных страстей – здесь, сейчас?!

Не понял Бродский и последней поразительной, великой, как целое небо, строфы – она показалась ему пустой, простыми переливами буквы «у».

Но пройдут такие трое суток

И столкнут в такую пустоту,

Что за этот страшный промежуток

Я до Воскресенья дорасту.

Именно в этой строфе лаконично до предела сформулирована задача XXI века. Дорасти до Воскресения – это и значит ПРЕОБРАЗИТЬСЯ. Воскресение – не зрелище. Истинное воскресение есть ПРИЧАСТИЕ ВЕЧНОСТИ. И сердце может дорасти до этого так же, как гусеница до бабочки, яйцо до орла, грешник до святого. Наша задача – перерасти себя и дорасти до Бога, по образу и подобию которого мы созданы. До Того, свобода Которого не ущемит ничьей свободы и явится истинной свободой всех. До Того, Кто связан с каждой звездой и с каждой душой, Кто обнимает, пронизывает всех и вся Собой и в Ком все воскресают.