Работа любви - [140]

И… с тропинки, протоптанной мною,

Там, где хижина прежде была,

Стал спускаться рабочий с киркою,

Погоняя чужого осла…

Две свободы столкнулись друг с другом. За видимостью рабства скрывалась другая свобода, свобода другим силам души. Эта свобода желаний сильнее, чем манящая мечта. И все-таки и она не вполне ЕГО свобода. Это свобода – отнюдь не самих светлых сил. Он не может оторваться ни от той, ни от другой.

Мечта и действительность никак не сошлись вместе, как не сошлись в реальности ангелическая девушка в белом платье и стихийная страстная сила – воспетая в Фаине и Снежной маске.

Стихия, живая, сильная, опрокидывающая всё. Он заворожен ею. Она – сила жизни. Правда, кажется, безразличная к добру и злу. А он в глубине души – дитя добра и света. И снова вопрос: как же это совместить?

Кто такая – Незнакомка Блока, та, что среди всей грязи и пошлости остается маняще-прекрасной; та, которой не касаются крики пьяных, около которой сам собой рассеивается угарный чад. Кто она, прорезающая своей красотой этот уродливый мир, как тонкий луч прорезает мрак?

Прекрасная Дама или Фаина? Или, может быть, они сливаются вместе в каком-то далеком, незнакомом «где-то»?

И веют древними поверьями

Ее упругие шелка,

И шляпа с траурными перьями,

И в кольцах узкая рука…

Но вот другое стихотворение, из цикла «Вольные мысли» – «В дюнах»:

Я не люблю пустого словаря

Любовных слов и жалких выражений:

«Ты мой», «Твоя», «Люблю», «Навеки твой».

Я рабства не люблю. Свободным взором

Красивой женщине смотрю в глаза

И говорю: «Сегодня ночь. Но завтра —

Сияющий и новый день. Приди.

Бери меня, торжественная страсть.

А завтра я уйду – и запою».

…………………………………………………………

Так думал я. И вот она пришла

И встала не откосе. Были рыжи

Ее глаза от солнца и песка.

И волосы, смолистые, как сосны,

В отливах синих падали на плечи.

Пришла. Скрестила свой звериный взгляд

С моим звериным взглядом. Засмеялась

Высоким смехом. Бросила в меня

Пучок травы и золотую горсть

Песку. Потом – вскочила

И, прыгая, помчалась под откос.

Я гнал ее далёко. Исцарапал

Лицо о хвои, окровавил руки

И платье изорвал. Кричал и гнал

Ее, как зверя, вновь кричал и звал,

И страстный голос был, как звуки рога.

Она же оставляла легкий след

В зыбучих дюнах и пропала в соснах,

Когда их заплела ночная синь.

И я лежу, от бега задыхаясь,

Один, в песке. В пылающих глазах

Еще бежит она – и вся хохочет:

Хохочут волосы, хохочут ноги,

Хохочет платье, вздутое от бега…

Лежу и думаю: «Сегодня ночь

И завтра ночь. Я не уйду отсюда,

Пока не затравлю ее, как зверя,

И голосом, зовущим, как рога,

Не прегражу ей путь. И не скажу:

«Моя! Моя!» – И пусть она мне крикнет:

«Твоя! Твоя!»

Вот оно, рабство, которое притягательнее свободы. Но разве он ощущает рабством этот бег, этот хохот, этот разгул всех стихийных сил? Он их сдерживал раньше, но именно им-то и надо дать свободу. Вот что он принял сейчас. Побеждает – свободная стихия. Да, борьба. Да, звериное начало – природное естественное начало. Оно – чисто. В нем нет пошлости. Пошлость – вот от чего отталкивается Блок. И пусть стихия безразлична и добру и злу, но в ней жизненная сила и ей – свобода!

А как же Прекрасная Дама, белое платье, певшее в луче? Это – мечта. А в жизни – прекрасная стихия, которая может обернуться другим лицом, ужасным, как скифы, «своею азиатской рожей». Все равно – правда за жизненной силой, за стихией, могучей, как морской прибой. Но так как и от небесной мечты отказаться невозможно, то Блок насильственно соединяет оба начала и впереди кровавой революционной толпы в белом венчике из роз появляется Иисус Христос.

Договорившись до этого, Блок замолкает. Душа поражена немотой. Что-то спуталось. Произошла подмена – полное неразличение духов. И Блок еще при жизни умирает.

Другой поэт, Вячеслав Иванов, отнюдь не был поражен немотой. В так называемой «башне Вячеслава Иванова» понятия добра и зла так перемешались, так спутались все нравственные ориентиры, что подчас самые здравые умы теряются в бездорожье. Творится какая-то новая мораль и высоким слогом говорится о весьма низких вещах. Все называется не своими именами, все переосмысляется на свой лад – то есть подлаживается под декадентские извращенные инстинкты и в воображении своем приближается к сверхчеловеку. Но это в воображении. В действительности с темных сил подсознания снимаются запреты культуры.

О задаче духовного роста и преображении человека нет речи. Воображение заменяет преображение. Преображенный человек не живет в плену воображения. Он причащается Безграничной Действительности, и душа его чувствует Целое Вселенной своим истинным «Я». И это смиреннейшее и ответственнейшее чувство. Такая душа знает, что, ударив кого-нибудь, она ударяет себя; отняв жизнь у кого бы то ни было, убивает себя. Душа, которая имеет высшее веденье – ведение связи всех со всеми. Только такая душа может быть воистину свободной. Но в начале XX века провозглашается другая свобода: непреображенный ограниченный человек хочет стать безгранично свободным. Взрыв всех стихийных сил. Таким взрывом и была революция. И ее подготовили не только прямые ее теоретики, не только слепцы, звавшие Русь к топору, но и поэты и мыслители, освобождавшие стихию в своих душах. Когда Пастернак спросил Марину Цветаеву о ее поэме-сказке «Молодец» – «Это о революции?», она ответила: «Это и есть сама революция!» Сила стихии, вырвавшаяся на свободу и опрокинувшая все на своем пути.