Работа и любовь - [8]

Забудется нами едва ли,

что вовсе в недавние дни

всю русскую землю пахали

и жатву свозили они.

Недаром же в старой России,

пока еще памятной нам,

старухи по ним голосили

почти как по мертвым мужьям.

Их есть и теперь по Союзу

немало в различных местах,

таких кобыленок кургузых

в разбитых больших хомутах.

Недели не знавшая праздной,

прошедшая сотни работ,

она и сейчас безотказно

любую поклажу свезет.

Но только в отличье от прежней,

косясь, не шарахнется вбок,

когда на дороге проезжей

раздастся победный гудок.

Свой путь уступая трехтонке,

права понимая свои,

она оглядит жеребенка

и трудно свернет с колеи.

Мне праздника лучшего нету,

когда во дворе дотемна

я смутно работницу эту

увижу зимой из окна.

Я выйду из душной конторки,

заранее радуясь сам,

и вынесу хлебные корки

и сахар последний отдам.

Стою с неумелой заботой,

осклабив улыбкою рот,

и глупо шепчу ей чего–то,

пока она мирно жует.

ПЕРВЫЙ БАЛ

Позабыты шахматы и стирка,

брошены вязанье и журнал.

Наша взбудоражена квартирка:

Галя собирается на бал.

В именинной этой атмосфере,

в этой бескорыстной суете

хлопают стремительные двери,

утюги пылают на плите.

В пиджаках и кофтах Москвошвея,

критикуя и хваля наряд,

добрые волшебники и феи

в комнатенке Галиной шумят.

Счетовод районного Совета

и немолодая травести —

все хотят хоть маленькую лепту

в это дело общее внести.

Словно грешник посредине рая,

я с улыбкой смутною стою,

медленно — сквозь шум — припоминая

молодость суровую свою.

Девушки в лицованных жакетках,

юноши с лопатами в руках —

на площадках первой пятилетки

мы и не слыхали о балах.

Разве что под старую трехрядку,

упираясь пальцами в бока,

кто–нибудь на площади вприсядку

в праздники отхватит трепака.

Или, обтянув косоворотку,

в клубе у Кропоткинских ворот

«Яблочко» матросское с охоткой

вузовец на сцене оторвет.

Наши невзыскательные души

были заворожены тогда

музыкой ликующего туша,

маршами ударного труда.

Но, однако, те воспоминанья,

бесконечно дорогие нам,

я ни на какое осмеянье

никому сегодня не отдам.

И в иносказаниях туманных,

старичку брюзгливому под стать,

нынешнюю молодость не стану

в чем–нибудь корить и упрекать.

Собирайся, Галя, поскорее,

над прической меньше хлопочи —

там уже, вытягивая шеи,

первый вальс играют трубачи.

И давно стоят молодцевато

на парадной лестнице большой

с красными повязками ребята

в ожиданье сверстницы одной.

…Вновь под нашей кровлею помалу

жизнь обыкновенная идет:

старые листаются журналы,

пешки продвигаются вперед.

А вдали, как в комсомольской сказке,

за овитым инеем окном

русская девчонка в полумаске

кружится с вьетнамским пареньком.

МАЛЕНЬКИЙ ПРАЗДНИК

Был вечер по–зимнему синий,

когда я, безмолвен, устал,

в московском одном магазине

в недлинную очередь встал.

Затихли дневные события,

мятущийся схлынул народ.

За двадцать минут до закрытия

неспешно торговля идет.

В отделах пустынного зала,

среди этикеток цветных,

лишь несколько жен запоздалых

да юноша с пачкою книг.

Вот в это–то самое время,

в пальтишке осеннем своем,

замеченный сразу же всеми,

китаец вошел в «Гастроном».

Он встречен был нами привычно,

как словно до малости свой,

ну, скажем, наладчик фабричный,

а то лаборант заводской.

Как будто он рос не в Кантоне

и даже подальше того,

а здесь, в Москворецком районе,

в читалках и клубах его.

Как будто совсем не в Шанхае

он сызмальства самого жил,

а в наших мотался трамваях

и наши спецовки носил.

Как словно и в самом–то деле

он здесь с незапамятных дней…

Лишь губы у всех подобрели

и стали глаза веселей.

Лишь стали радушнее лица:

зачем объяснять — почему.

И вдруг невзначай продавщица

сама улыбнулась ему.

…Я шел и курил сигарету

и радостно думал о нем,

о маленьком празднике этом,

о митинге этом немом.

Великая суть деклараций

и лозунги русской земли

уже в повседневное братство,

в обычную жизнь перешли.

И то, что на красных знаменах

начертано — в их широту, —

есть в жизни моей обыденной,

в моем необычном быту.

ПЕРЕУЛОК

Ничем особым не знаменит —

в домах косых и сутулых —

с утра, однако, вовсю шумит

окраинный переулок.

Его, как праздничным кумачом

и лозунгами плаката,

забили новеньким кирпичом,

засыпали силикатом.

Не хмурясь сумрачно, а смеясь,

прохожие, как подростки,

с азартом вешнюю топчут грязь,

смешанную с известкой.

Лишь изредка чистенький пешеход,

кошачьи зажмуря глазки,

бочком строительство обойдет

с расчетливою опаской.

Весь день, бездельникам вопреки,

врезаются в грунт лопаты,

гудят свирепо грузовики,

трудится экскаватор.

Конечно, это совсем не тот,

что где–нибудь на каналах

в отверстый зев полторы берет

и грузит на самосвалы.

Но этот тоже пыхтит не зря,

недаром живет на свете —

младший братишка богатыря,

известного всей планете.

Вздымая над этажом этаж,

подъемные ставя краны,

торопится переулок наш

за пятилетним планом.

Он так спешит навстречу весне,

как будто в кремлевском зале

с большими стройками наравне

судьбу его обсуждали.

Он так старается дотемна,

с такою стучит охотой,

как будто огромная вся страна

следит за его работой.

КИТАЙСКИЙ КАРАУЛ

Мне нынче вспомнились невольно,

сквозь времени далекий гул,

те дни, когда у входа в Смольный

стоял китайский караул.

Как это важно, что вначале,

морозной питерской зимой,

сыны Китая охраняли

штаб Революции самой.

Что у твоих высот, Россия

в дни голода и торжества

стояли эти часовые —