Рабочая гипотеза - [32]

– Порт-оф-Спейн? Правильно я записал? – говорит Краев. – Ф… Тьфу, дьявол! Фе-рей-ро! Журнал? Номер? Найдем! Поручу кому-нибудь из своих. Для друга Краев все сделает. Буду в Москве еще долго. Встретимся! Ауфвидерзеен, как сказал бы Фернандо Ферейро!

Вельского не смущает интеллектуальная краевская невинность: ведь это не в шутку, на полном серьезе приписал Краев Фернандо Ферейро, испанцу, живущему в английской колонии, немецкое «ауфвидерзеен». При всем при этом Краев совсем недавно был чуть ли не всемогущ, да и ныне, если чего захочет, – сможет…

Краев позвонил дней через пять.

– Встретиться не удастся: срочно уезжаю. А ведь неплохо бы встретиться, а? «Арагви», цыплятки-табака… Но не горюйте! У меня для вас есть кое-что получше цыпляток. Да, да! Посылаю вам фотокопию этого… Ферейро. Нашли мои мальчики! Не просто так посылаю – с заказом на перевод. Для одного сборника – с издательством полная договоренность. Что толку, если вы один прочтете? А опубликуем – понимаете сами… Не будьте ребенком, переводите без всяких стеснений, особенно то, что о вас там. Поняли? Подпишитесь псевдонимом, а страницы сборника вытерпят. Желаю успеха!.. Вы не будете на конференции в Киеве? Хотя да, вы ведь ботаник! – Краев смолкает на несколько секунд, думает, а потом: – Прошу вас, не проболтайтесь о конференции радиобиологам. Я надеюсь, что приглашения будут посланы избирательно.

Виталий перевел статью честно: намеки Краева его шокировали. Но и при честном переводе работа поднимала диссертацию Бельского на изрядненький пьедестал. Очень, надо сказать, ко времени: Виталия покусывали за отрыв от практики, а тут… Теперь можно было контратаковать: в Порт-оф-Спейне сумели извлечь практический урок из теории, у нас же…

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

– Жаль, что Шаровского нет. Он бы вам разъяснил, что такое рабочее время, – бросает на ходу Елизавета, пробегая по коридору.

Сейчас десять, а Раиса и Леонид уже час стоят у окна, возле ящиков с чахлыми, облученными кем-то растениями.

– Лиза, мы беседуем о науке, – отвечает ей, улыбаясь, Раиса. Нос у нее при этом морщится.

Сегодня он все время в складочку, этот маленький прямой носик, а научные разговоры сегодня начинаются со слов: «А помнишь?..» И поскольку вспоминать есть о чем, разговор бесконечен.

На работу Леонид пришел, как всегда, без десяти девять и, как всегда, встретился с Елизаветой в виварии. Как и вчера, как и каждый день, они скорбели над каждой мышью, погибшей в защищаемом опыте, и радовались смерти каждой «беззащитной» контрольной. Сегодня в контроле отход семнадцать, а в опыте семь животных. И этот итог, весьма положительный, настроил Леонида на веселый лад.

– Сегодня нам все будет удаваться, вот увидишь, – шутливо сказал он, и, хоть и знал, что это совершеннейшая чепуха, почему-то подумал: сегодня и сусликов привезти могут. Суслики заказаны два месяца назад, но «Зооцентр» – крайне милая организация – не удосужился завезти их и по сей день. А суслики необходимы для работы по спячке.

Когда, оставив виварий, подходили они к институтскому подъезду, улыбка с Лизиных губ внезапно стерлась: увидала машину со знакомым номером. Она поморщилась. «Не хватало, чтоб это меня тревожило!» И сказала Леониду:

– Тебя и впрямь ждет сегодня сюрприз.

– Какой же?

– Увидишь.

В вестибюле Леонида остановил вахтер:

– Товарищ Громов?

– Вы угадали…

– Вас спрашивала Раиса Петровна Мелькова.

Она поднялась наверх, к Ивану Ивановичу.

Не начнись день так хорошо, Леонид, вероятно, был бы озадачен: о чем разговаривать с Раисой? Прошлое ворошить нет вроде нужды, а в настоящем – что у них общего? Но сейчас он воспринял услышанное совсем иначе и если не ускорил шаг, то потому лишь, что рядом была Елизавета.

Раису он увидел снизу, когда между ними был еще целый лестничный марш. Она стояла, смотрела в окно, прищурившись от яркого солнца, маленькая, издали совсем девочка. Вот так же удивила она его своим крошечным ростом и белыми-белыми волосами и в сороковом году, когда увидел Леонид ее впервые возле ступеней, ведущих в ботанический корпус университета. «Ты не заблудилась, детка? Как ты сюда попала?» – спросил он тогда, с места в карьер знакомясь. И сейчас, в тон воспоминаниям, он говорит:

– Здравствуй, ребенок… Как ты здесь очутилась?

«Ребенок» – довоенное интимное прозвище, и Раиса улыбнулась, сморщив носик точь-в-точь как тогда, первого сентября сорокового года.

И вот они стоят в коридоре. Лиза давно работает, а они спрашивают друг друга: «А помнишь?..» Будто нет никого вокруг, будто не лежит вечность между сегодняшним днем и их юностью.

Но вот наконец:

– Раиса Петровна! Какими судьбами? – Волоча пузатый портфель, в коридоре появился Шаровский. – Пойдемте, пойдемте ко мне в кабинет.

На секунду Раиса теряет способность улыбаться, но только лишь на секунду.

– Иван Иванович, я вас догоню. Мне нужно сказать Громову два слова. – Улыбка, чуть приметное движение бровей, и Шаровский отходит, убежденный в нежнейшей преданности своей ученицы. И тут же Раиса шепчет:

– Ровно в четыре я за тобой заеду. Да, да! Никаких библиотек!

Теперь улыбка летит Леониду – особенная, довоенная.