Раба любви и другие киносценарии - [18]

— Ничего, мы уже учили это по ботанике и зоологии, пыльца на рыльце, — и рассмеялась.

Мороженое подали в бокалах, по три шоколадных шарика, залитых клюквенным сиропом. Сергей смотрел, как девочки едят мороженое, чувствуя какую-то удивительную приятную тишину, наполненную голосами, звяканьем бокалов и гудением машины, взбивающей молочный коктейль.

— Вы почему не кушаете? — спросила Катя.

— Мне уже пора, девочки, — сказал Сергей. — До свидания.

— До свидания, — сказала Катя. — Спасибо за мороженое. Наверное, вы все-таки артист, просто скрываете.

Сергей сел в троллейбус, но сошел через одну остановку, пошел к вокзалу пешком. Город был очень красивый, зеленый, похожий на южные города. Он пришел на вокзал, купил билет в мягкий вагон, оставил чемодан в камере хранения и вышел посидеть в привокзальный сквер. Рядом с ним сидела старушка с котенком, а напротив сидела женщина и читала газету.

И вдруг Сергей подумал, что эта женщина с газетой удивительно похожа на его мать. Лицо матери он помнил не очень хорошо: на единственной, твердой от клея фотографии оно было едва заметно, и к тому же лет пятнадцать она ему вообще не снилась, и все-таки он подумал, что если бы мать не умерла, она была б сейчас как эта женщина, седеющая, с маленькими молодыми руками.

Женщина читала газету, а он смотрел на нее. В молодости женщина была очень красивой, это и сейчас заметно — вздернутый носик, стройные ноги, хоть ей уже, наверное, за пятьдесят.

— Эта женщина с газетой очень похожа на мою мать, — сказал Сергей старушке.

— Сестры, может, — сказала старушка.

У старушки было доброе лицо, и она все время гладила котенка. — Бывает, живут-живут и не знают друг друга. Вы мамаше скажите.

— Мать моя умерла, — сказал Сергей.

— А, — сказала старушка, — это хуже.

Женщина отложила газету и сидела, щурясь от солнца. Руки ее лежали на коленях. Наверное, кожа на ладонях у нее была гладкая и прохладная. Сергею вдруг захотелось почувствовать эти руки у себя на лице. Это было попросту глупо, он даже тряхнул головой, до того это было глупо. И все-таки ему по-прежнему страшно хотелось взять эти руки и прижать их к своему лицу.

— Как хоронили ее, я не видел, — сказал он старушке; голос его был какой-то странный, чужой. — Мне сказали, что она умерла, я ушел, а она осталась в больнице, укрытая одеялом... глупо я поступил, мало ли что.

Он понимал, что говорит какую-то ерунду, и все-таки ему было приятно слышать свой необычный, чужой голос, и сердце его колотилось необычно короткими толчками, от которых побаливали виски и затылок.

— Глупо, — согласилась старушка. — Верно, глупо.

Это была добрая старушка, она со всеми соглашалась.

— Ведь, бывало, с фронта присылали похоронные извещения, а человек жив, верно ведь? — сказал Сергей.

Он говорил уже вообще какую-то несуразицу, он отлично помнил, как мать хрипела, и шея ее выгибалась, а голова была глубоко погружена в подушку.

— Верно, — согласилась старушка.

Это была добрая старушка.

Посреди сквера плескал фонтан, вода лилась из аиста с отбитым клювом, вместо клюва у него торчал ржавый кусок трубы, двое солдат в выходных мундирах любезничали с девушкой в носочках, время от времени она начинала хохотать и хлопала то одного, то другого ладонью по спине. Звенели трамваи, со стороны станции слышались гудки паровоза, а неподалеку виднелась закусочная под тентом, высокие столики, цветные колбы с соками, никелированный цилиндр для варки кофе и большой плакат. Его легко можно было прочитать даже отсюда: «Кофе мелется при покупателях».

Сергей видел все это, чувствовал все это, понимал все это и все-таки он подошел к женщине и сказал:

— Простите... У меня испачкано... Вот здесь, на щеке.

— Пожалуйста, — сказала женщина.

Сергей даже вздрогнул, когда она начала говорить, до того у нее был знакомый голос.

— Дайте ваш носовой платок, я вытру, — сказала она.

Он дал ей носовой платок, и она сказала:

— Наклонитесь. Где испачкано? Я что-то не вижу.

— Здесь, — сказал Сергей, взял ее руку и прижал к своей щеке. — Здесь, — повторил он, проведя этой легкой прохладной рукой по своим глазам и подбородку.

Женщина посмотрела на него, испуганно выдернула руку и оттолкнула голову Сергея от своей груди.

— Что с вами? — удивленно спросила женщина, немного погодя оправившись от испуга.

— Ничего, — сказал Сергей. — Ничего, все в порядке... А вообще извините, я немного пьян.

Женщина отдала ему платок, встала и пошла. На ней была серая юбка и вязаная пушистая кофточка с отворотами, лицо у нее тоже было молодым, хотя ей было уже больше пятидесяти, и волосы ее лишь кое-где еще оставались темно-каштановыми.

Сергей хотел пойти следом и все-таки продолжал стоять. Он пошел слишком поздно, женщины уже нигде не было, ни в сквере, ни на улице перед сквером. Он вошел в здание вокзала, он очень спешил, толкая встречных, шел по туннелям-переходам, по гудящим металлическим лестницам, спускался на платформы.

Вокруг были вагоны, девушки в брючках и пожилые транзитники с поезда торопливо хлебали борщ в филиале ресторана прямо на перроне.

Он вернулся назад в сквер очень усталый, ему было жарко. Он снял пиджак и закатал рукав, а золотые запонки положил в задний карман брюк.