Раб - [8]

А еще одна страшная ведьма с длинными волосами родом из-за гор Богемии натворила в нынешнем году Бог весть что. Она ворвалась в хату старого Мацека и так долго щекотала ему пятки, что он умер со смеха. Трех мальчишек из села она взяла себе в любовники. Они рассказывали, что она лежала с ними в поле и заставляла их исполнять все ее прихоти. Одного из хлопцев она так извела, что тот заболел.

Он также заманила девочек, играла с ними, заплетала им косички, надевала веночки, водила с ними хороводы, а потом, когда уже завладела их доверием, она заплевала их и покрыла грязью.

Кое у кого на гумне пряталась птица скжот. Та самая, которая волочит за собой крылья и хвост. Известно, что скжот вылупливается из яйца, которое человек греет подмышкой. Но кто здесь в селе занимается такими делами?! Ясно, что бабы, а не мужики. У баб больше времени и больше терпения. Ближе к зиме, бывает, скоту становится на гумне холодно, и он стучится в дверь, чтобы его впустили в хату. Тогда он приносит счастье. Но покуда что он сжирает много зерна и приносит всякий другой вред. Если его помет угодит кому-нибудь в глаз, тот слепнет. Говорили, что надо бы походить по деревне из дома в дом и посмотреть, не греют ли старухи яйца подмышкой. А недавно случилось в селе еще одно удивительное дело. Одна девка божилась, что среди ночи влезло к ней существо — из тех, что высасывают кровь. Оно пиявкой впилось в ее грудь и сосало до утра. Девку нашли в глубоком обмороке. На ее груди были следы зубов. Но еще больше, чем о всяких злых духах и вампирах, шли разговоры о пастухе Якове, который сидит на горе и приглядывает за коровами Яна Бжика. Мужики говорили, что грех держать в христианском селе неверующего. Кто знает, откуда он и что собирается сделать? Говорит он, что еврей, а если так, то он убийца Иисуса Христа. К чему же его держать в деревне? Антек сказал, что пусть только татуся закроет глаза, он живо уберет этого Якова. Но мужики считали, что нечего ждать. Один из них так и сказал Антеку:

— Сестра твоя Ванда лезет к нему каждую ночь. Она еще, того гляди, родит урода.

— Она говорит, что он не прикасается к ней, — сказал Антек.

— Мало ли что баба скажет!

— Живот у нее плоский.

— Сегодня он плоский, а завтра может набрякнуть, — вмешался другой мужик. — Вот в село Липица пришел нищий и так складно говорил, все льстил бабам, покуда всех их охмурил. Через три месяца после его ухода из того села родилось пять уродов с клыками, когтями и шпорами. Четырех придушили, но пятая мать сжалилась и потихоньку дала чудовищу грудь, так он ей откусил сосок…

— Ну и что было дальше?

— Она подняла крик, и ее братья размолотили его цепами.

— И чего только не бывает! — заметил старый крестьянин, облизывая покрытый свиным жиром ус.

Кабачок был наполовину разрушен, крыша сломана, стены пообросли плесенью. Пола здесь не было, стояло два стола и четыре скамьи. В плошке мок фитиль. Огонек колебался, чадил, мужики отбрасывали густые тени. Кому-то захотелось по малой нужде, и он встал возле холмика мусора в углу. Прислуживающая девка смеялась, обнажая беззубые десны.

— Ленишься, татко, сходить на двор?

Вот услышали вздохи, сопение, тяжелые шаги. Это пришел ксендз Джобак маленький, коренастый, словно у него посередине выпилили кусок тела, а потом снова соединили его, склеив или сбив гвоздями. Глаза у него были зеленые, как крыжовник, густые щетки бровей, красный нос, толстый, весь в бугорках. Рот — впалый, сутана была покрыта пятнами. Он передвигался, согнувшись и опираясь на две толстые палки. Ксендзу полагается быть бритым. Но на широких скулах Джобака росли жесткие и редкие волосы, как щетина у свиньи на затылке. Давно уже поговаривали о том, что Джобак не справляется со своими обязанностями духовного лица. В часовню проникал дождь. У изображения божьей матери отвалилось полголовы. Случалось, в воскресенье, когда надо было справлять мессу, Джобак валялся пьяный. Но Загаек его выгораживал, не обращая внимания на все жалобы. Мужики и так были никудышными христианами. Здесь еще потихоньку поклонялись разным идолам времен средневековья, тех времен, когда польский народ еще не знал истинной веры.

— Что, господа, пьете, да? — проговорил Джобак глухим голосом, вырвавшимся из его широкой груди словно из бочки. — Да, надо выжечь дьявола спиртным…

— Спиртное, а что-то не горит, — посмеивался Антек.

— Она смешивает с водой, что ли? — кивнул Джобак в сторону шинкарки. Обманываешь народ честной, да?

— Какая там вода, отец! Они бегут от воды, как черт от ладана.

— Хорошо сказано!

— Отец, почему не присядете?

— Верно, болят мои ноженьки. Тяжело им нести бремя моих костей…

Он умел выражаться витиевато, этот Джобак. Когда-то он учился в семинарии в Кракове, но давно все позабыл. Он со вздохом уселся и раскрыл рот, как у жабы, с единственным зубом, который торчал длинным черным крюком.

Шинкарка спросила:

— Отец что-нибудь выпьет?

— Выпьет, — согласился Джобак.

Она поднесла ему деревянную стопку водки. Джобак как бы с подозрением заглянул в стопку, морщась при этом от боли в суставах и во внутренностях.

— Ну, хозяева, будем здоровы!