Раб - [47]
Панна Пилицка поморщилась.
— Адам, эти дискуссии бессмысленны.
— Надо же мне когда-нибудь сказать им правду. Этот еврей Гершон жулик и в придачу осел. Он ничего не знает, даже собственной Библии. Яков кажется мне человеком честным и понятливым. Поэтому я хочу задать ему несколько вопросов.
— Не теперь, Адам, он занят хозяйством.
— Хозяйство не убежит. Садись, еврей, и не бойся. Мы тебе не сделаем ничего худого. Сядь сюда. Вот так. Ни я, ни панна не собираемся обращать кого бы то ни было в нашу веру. Разве заставишь верить? У нас в Польше нет инквизиции, как в Испании. Польша свободная страна. Даже слишком свободная, потому мы и идем ко дну. Но это не твоя вина. Я хочу спросить вот о чем. Уже столько столетий, больше тысячи лет — что я говорю! — больше полутора тысяч лет вы надеетесь на своего мессию. Но он не является. Он не является потому, что он уже явился и провозгласил перед всеми народами истину Божию. Но вы упрямы. Вы отделяетесь от всех. Наше мясо для вас трефное. Наши вина вам запрещены. С нашими дочерьми сам нельзя сходиться. Вы вбили себе в голову, что Бог избрал вас. Но для чего Он вас избрал? Чтобы вы жили в темном гетто и носили желтые звезды? Я бывал за границей и видел, как там живут евреи… Правда, они богаты. Потому что ваши головы только и думают о прибыли. Но ненавидят вас, как пауков. Так почему же вы не задумаетесь над своим положением и не попытаетесь пересмотреть вашу веру и Талмуд? А вдруг все же христиане правы? Ведь в небо никто из вас не вознесся…
— Ей богу, эти теологические споры не имеют смысла! — воскликнула Тереза.
— Почему бы нет? Люди должны поговорить… Я говорю с ним без гнева, как равный с равным. Если он меня сможет убедить, что евреи правы, я стану евреем.
И помещик усмехнулся.
— Не могу я никого убеждать, Ваша милость, — стал отнекиваться Яков, я перенял веру от моих родителей и придерживаюсь… по мере сил…
— У язычников тоже были родители, и учили их, что камень — это бог. Но вы, евреи, велели разрушить их храмы и уничтожить их и детей их. Об этом есть в вашем писании. Не значит ли это, что не надо считаться с тем, что перенято от родителей?
— Библия священна также у христиан.
— Несомненно. Но ведь должна быть какая-то логика. Все народы, кроме вас и проклятых турок, приняли христианскую веру. А вы, евреи, считаете себя умнее всех на свете. Но раз Бог вас так уж любит, почему он вас в каждом поколении казнит? Почему он допускает, чтобы бесчестили ваших жен в живьем закапывали детей?
Яков поморщился, словно с трудом проглотил что-то.
— Это часто делают христиане…
— Неужто? Казаки такие же христиане, как я персиянин. Настоящие христиане это католики и больше никто. А православные такие же идолопоклонники, как и турки, с которыми они ведут дела. Протестанты и того хуже. Но это все не имеет ничего общего с вопросом, который я тебе задал.
— Нам неизвестны пути Господни, Ваша милость. Католики тоже страдают. И даже воюют между собой.
И Яков осекся.
Адам Пилицкий на мгновение задумался.
— Мы, конечно, страдаем. Человек рожден для того, чтобы страдать. Так сказано в Библии. Но наши страдания имеют смысл. Души наши очищаются в возносятся потом в небо. А у неверующих настоящие страдания начинаются лишь после смерти.
Тереза мотнула головой.
— Ей богу, Адам, эти споры бесцельны. Никому не дано знать истину. Это вопрос сердца, а не ума. И она показала рукой на грудь.
— Да, это правда, Ваша светлость, — заметил Яков.
— Допустим, что так. Но все же, что преследует эта еврейская косность? Вы служите Богу ложной верой. Ваши молельные дома всегда полны молящимися. Я был в Люблине и проходил мимо ваших синагог. Оттуда доносилось пение, словно оно исходило из тысячи уст. Неистовое пение. А несколькими годами позже там погибло десять тысяч евреев. Я говорил с помещиком, который при этом присутствовал. Евреи затоптали друг друга, затоптанных было больше чем убитых. При этом небо оставалось голубым, солнце сияло и Бог, в честь которого вы так кричите и поете и считаете себя его любимыми чадами, все это видел и не ниспослал никакой помощи. Как ты можешь смириться с этим, еврей? Как ты можешь спать по ночам, когда вспоминаешь все эти беды?
— Устаешь, Ваша милость, и веки смыкаются сами собой.
— Я вижу, что ты избегаешь ответа.
— Он прав, Адам, он прав. Что он может ответить? И, что можем мы ответить на беды, сыплющиеся на нас? Спрашивать — это уже святотатство. Ты это прекрасно знаешь…
Пилицкий как-то странно сдвинул глаза, устремив взор куда-то в сторону.
— Ничего не знаю, Тереза, ничего уже не знаю. Порой мне кажется, что правда на стороне эпикурейцев или циников. Слышал ли ты, Яков, о Лукреции?
— Нет, Ваша милость.
— Был такой Лукреций, который говорил, что все на свете — одна случайность. Иногда я почитываю его сочинения, хотя церковь их запрещает. Лукреций не верил ни в Бога ни в идолов. Он считал, что все есть игра слепых сил.
— Не следует тебе повторять этой ереси, — отозвалась Тереза.
— Возможно, он прав?
— Как ты можешь, Адам!…
— Пойду, прилягу. Это верно, Яков, веки смыкаются сами собой. Тереза, ты, кажется, хотела еще о чем-то поговорить с Яковом?
Роман нобелевского лауреата Исаака Башевиса Зингера (1904–1991) «Поместье» печатался на идише в нью-йоркской газете «Форвертс» с 1953 по 1955 год. Действие романа происходит в Польше и охватывает несколько десятков лет второй половины XIX века. Польское восстание 1863 года жестоко подавлено, но страна переживает подъем, развивается промышленность, строятся новые заводы, прокладываются железные дороги. Обитатели еврейских местечек на распутье: кто-то пытается угнаться за стремительно меняющимся миром, другие стараются сохранить привычный жизненный уклад, остаться верными традициям и вере.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
«Когда я был мальчиком и рассказывал разные истории, меня звали лгуном, — вспоминал Исаак Башевис Зингер в одном интервью. — Теперь же меня зовут писателем. Шаг вперед, конечно, большой, но ведь это одно и то же».«Мешуга» — это своеобразное продолжение, возможно, самого знаменитого романа Башевиса Зингера «Шоша». Герой стал старше, но вопросы невинности, любви и раскаяния волнуют его, как и в юности. Ясный слог и глубокие метафизические корни этой прозы роднят Зингера с такими великими модернистами, как Борхес и Кафка.
Выдающийся писатель, лауреат Нобелевской премии Исаак Башевис Зингер посвятил роман «Семья Мускат» (1950) памяти своего старшего брата. Посвящение подчеркивает преемственность творческой эстафеты, — ведь именно Исроэл Йошуа Зингер своим знаменитым произведением «Братья Ашкенази» заложил основы еврейского семейного романа. В «Семье Мускат» изображена жизнь варшавских евреев на протяжении нескольких десятилетий — мы застаем многочисленное семейство в переломный момент, когда под влиянием обстоятельств начинается меняться отлаженное веками существование польских евреев, и прослеживаем его жизнь на протяжении десятилетий.
Эти рассказы лауреата Нобелевской премии Исаака Башевиса Зингера уже дважды выходили в издательстве «Текст» и тут же исчезали с полок книжных магазинов. Герои Зингера — обычные люди, они страдают и молятся Богу, изучают Талмуд и занимаются любовью, грешат и ждут прихода Мессии.Когда я был мальчиком и рассказывал разные истории, меня называли лгуном. Теперь же меня зовут писателем. Шаг вперед, конечно, большой, но ведь это одно и то же.Исаак Башевис ЗингерЗингер поднимает свою нацию до символа и в результате пишет не о евреях, а о человеке во взаимосвязи с Богом.«Вашингтон пост»Исаак Башевис Зингер (1904–1991), лауреат Нобелевской премии по литературе, родился в польском местечке, писал на идише и стал гордостью американской литературы XX века.В оформлении использован фрагмент картины М.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Творчество Василия Георгиевича Федорова (1895–1959) — уникальное явление в русской эмигрантской литературе. Федорову удалось по-своему передать трагикомедию эмиграции, ее быта и бытия, при всем том, что он не юморист. Трагикомический эффект достигается тем, что очень смешно повествуется о предметах и событиях сугубо серьезных. Юмор — характерная особенность стиля писателя тонкого, умного, изящного.Судьба Федорова сложилась так, что его творчество как бы выпало из истории литературы. Пришла пора вернуть произведения талантливого русского писателя читателю.
В настоящем сборнике прозы Михая Бабича (1883—1941), классика венгерской литературы, поэта и прозаика, представлены повести и рассказы — увлекательное чтение для любителей сложной психологической прозы, поклонников фантастики и забавного юмора.
Слегка фантастический, немного утопический, авантюрно-приключенческий роман классика русской литературы Александра Вельтмана.
Чарлз Брокден Браун (1771-1810) – «отец» американского романа, первый серьезный прозаик Нового Света, журналист, критик, основавший журналы «Monthly Magazine», «Literary Magazine», «American Review», автор шести романов, лучшим из которых считается «Эдгар Хантли, или Мемуары сомнамбулы» («Edgar Huntly; or, Memoirs of a Sleepwalker», 1799). Детективный по сюжету, он построен как тонкий психологический этюд с нагнетанием ужаса посредством череды таинственных трагических событий, органично вплетенных в реалии современной автору Америки.