Раб - [38]

Замок кишел их родственниками, которые, хотя и принадлежали к аристократии, выполняли работу слуг и служанок. Однажды, когда хозяйка обнаружила дырку в скатерти, она выплеснула на свою кузину стакан вина. Каждые несколько дней она заставляла пересчитывать скатерти, полотенца, рубахи, исподнее белье, посуду, фарфор. Когда хозяина охватывал гнев, он этих старых дев-родственниц, сидевших у него на шее, стегал прутом. Пилицкие были наследниками большого состояния, со временем разворованного и разграбленного. В соседних усадьбах утверждали, что из всех драгоценностей Терезы Пилицкой осталась лишь одна единственная золотая булавка.

Адам Пилицкий при каждом удобном случае вещал, что у Польши не будет покоя, пока она не истребит всех протестантов, казаков, а также евреев, которые тайно подкупили предателя Роджишевского и заключили союз со шведами. Он поклялся ксендзам, что когда Бог освободит Польшу от ее врагов, нога еврея больше не ступит на его землю. Но слова оставались словами.

Сначала Адам Пилицкий пустил только одного еврея, арендатора. Тот сразу же стал плакаться, что не может обойтись без миньяна. Со временем евреи стали требовать, чтобы им разрешили построить синагогу. Потом кто-то из них умер, понадобилось и кладбище. Еще немного, и евреи привезли из Пилицы раввина, резника, и образовалась община. Адам Пилицкий сыпал проклятьями и плевался, но, что ни говори, евреи помогли ему поправить дела. Они следили за тем, чтобы мужики сеяли, жали, косили сено. Они за наличные деньги покупали у Пилицкого хлеб, скот, арендовали для ловли рыбы пруд, построили помещение для сушки сыра, к даже завели ульи с пчелами. Пилицкому не приходилось больше куда-то ездить искать портного, сапожника, шапочника, бондаря. Еврейские ремесленники обслуживали замок: чинили крышу, перекладывали печи. Евреи умели делать все: переплетать книги, вставлять новые паркетины в полы, вставлять оконные стекла, выстругивать рамы для картин. Когда кто-нибудь заболевал, приходил доктор-еврей, приносил с собой все, что нужно, ставил пиявки, пускал кровь. Еврейский ювелир, бывало, изготовит для помещицы браслет и даже денег не возьмет, только вексель попросит. Сами иезуиты, черт знает что говорившие о евреях и писавшие на них пасквили, торговали с ними.

Вначале Пилицкий вел счет евреям, поселившимся на его земле, но со временем это дело бросил. Он не знал их языка и с трудом отличал одного от другого. Он уверял, что если в Польше все будет продолжаться в том же духе, придет новый Хмельницкий… Все катится в преисподнюю…

2

В один прекрасный день в Пилицу пришли пешком муж и жена, оба с мешками за спиной и с узлами в руках. Евреи повыходили из лавчонок и мастерских, чтобы приветствовать прибывших. Мужчина был высокий, широкоплечий, с голубыми глазами и темнорусой бородой. Жена его была в косынке, выглядела намного моложе мужа и походила на христианку. Мужа звали Яковом. Его спросили, откуда они. Он назвал дальний город. Женщины вышли, чтобы встретить молодуху, но она оказалась глухонемой, Вначале удивлялись, что такой представительный мужчина женился на глухонемой. Но, если рассудить, что в этом особенного, ведь соединяет людей Бог в небесах. Яков сказал, что жену зовут Саррой, и ее тут же окрестили немой Саррой.

Евреи осведомились у Якова, силен ли он в науке. В Пилице искали для детей меламеда.

— Хумаш я знаю.

— Этого достаточно!

Время было летнее. Между Песах и праздником Шавуот Якову и его глухонемой жене дали квартиру, и он открыл хедер. Дерево в Пилице было дешевое, у Пилицкого было много леса, и Якову обещали, что если с хедером дело пойдет хорошо, ему построят дом. Якову дали стол, скамью для порки и ремень. Он выстругал себе указку и написал на доске печатными буквами азбуку. Большинство учеников были начинающими. Яков сидел с ними на дворе под сенью дерева. Вокруг лежали бревна и доски. Здесь строили. Он учил детей азбуке, грамоте, каждого в соответствии с его возрастом и знаниями. Дети играли на досках и бревнах, сооружали качели, строили из щепок домики, копали ямки. Некоторые родители посылали в хедер и дочек, потому что в Пилице некому было учить их молиться и писать. Девочки делали из песка куличи, плясали, распевали песенки "Дора-Анна красивая панна", мальчик был в их игре мужем, который ушел молиться. "Жена" готовила в черепке ужин. Хлебом был кусок коры, похлебкой — вода из кадки, мясом — шишка. Яков куда-то задевал ремень. Он не порол детей и даже не кричал на них. Он ласкал их и целовал в головку. Все эти дети родились уже после погрома.

В городке сразу полюбили Якова. Сочувствовали ему — ведь у него глухонемая жена. Правда, она соблюдала все законы: совершала омовение, мочила в солила мясо; с пятницы на субботу заготовляла в печи чолнд, зажигала по пятницам свечи. По субботам она стояла в женской части синагоги с молитвенником, и губы ее шевелились. Но иногда она делала вещи, неподобающие жене меламеда. Снимала ботинки и шастала босиком. Когда ее что-нибудь смешило, она от всей души смеялась, показывая полный рот белых, без единой щербинки зубов. За домом глухонемая Сарра вскопала грядку и посадила овощи. Она трудилась с усердием крестьянки, колола дрова, носила воду, ходила на реку стирать белье. Когда справлялась со своим бельем, помогала женщинам, у которых были малые дети, и делала это бескорыстно. Была она необыкновенно сильна. Однажды в присутствии женщин она разделась догола и бросилась вплавь. Бабы подняли крик. Никто из них не умел плавать. Они боялись, что глухонемая утонет в водовороте. Но она спокойно переплыла опасное место. Все оторопели.