Р-румп-титти-титти-тум-та-ти - [3]

Саймон как-то неопределенно кивнул, взглянул на свою руку и поспешно ухватился за нее другой, пытаясь унять дрожь. Рука подергивалась в легко узнаваемом ритме.

Если атмосферу их встречи спустя неделю после знаменательного события отличал энтузиазм, то еще через неделю это была просто эйфория. Новый ритмический рисунок Тэлли дал начало целому музыкальному направлению, окрещенному драм-н-дрэг[2], которое обещало составить конкуренцию рок-н-роллу, а самого барабанщика два дня подряд приглашали участвовать в серии телепередач. Единственная проблема заключалась в том, что не возникало ни одной новой музыкальной темы. Все композиции в стиле драм-н-дрэг основывались на повторении или же некотором обыгрывании первоначальной мелодии барабана. Кроме того, Тэлли как-то неохотно упомянул, что несколько «тронутых» фанов стали в качестве приветствия выбивать р-румп-титти-титти-тум-ТА-ти в четыре руки.

Гориус Мак-Интош вызвал настоящий переполох, установив контакт с самыми безнадежными больными, большинство из которых считались обреченными. Коллеги со степенью магистра при обращении к нему перестали делать ударение на слове «господин», а некоторые, упрашивая дать им копии Мак-АТШПа (апперцетивного теста шести пятен Мак-Интоша), вдруг стали называть его «доктор». Его имя упоминалось в связи с возможным назначением на должность помощника управляющего лечебницей, где он был простым психологом. Он рассказал также, как некоторые стационарные больные в шутку колотят друг друга по спине, невнятно выкрикивая что-то вроде «Бумбидди-бидди-бум-БА-би». Шестеро интеллектуалов отметили схожесть поведения этих больных и фанов Тэлли.

Вышел из печати и приобрел чрезвычайную популярность первый из сделанных Лестером Флегиусом плакатов с захватывающим внимание символом (разумеется, полностью идентичным рисунку брызг). Главным свидетельством успеха служила дюжина звонков заинтересованных директоров и президентов фирм, занимающихся сходной деятельностью Лафкадио Смитс проинформировал, что арендовал второй чердак и расширяет производство, расписывая ткани, шелковые галстуки, абажуры и обои, и с большой для себя выгодой заключил несколько контрактов с крупными промышленниками. И вновь его поразил Саймон Грю, который не стал кричать, что его ограбили, требуя увеличить процент. Художник-модернист выглядел еще более печальным и углубленным в себя, чем неделю назад.

Они поняли причину, когда он завел их в мастерскую. Это было похоже на то, как если бы у больших брызг появились детеныши. Первоначальный их ряд окружали и пересекали десятки меньших пятен самых разнообразных цветов, образуя хорошо подобранную гамму, незаметно переходя из одного оттенка в другой и превосходно подчеркивая друг друга. Но каждый ряд брызг был всего лишь отлично выполненной уменьшенной копией оригинала.

Лафкадио Смитс поначалу просто отказался верить в то, что Саймон сделал это, размахивая кистью со своих лесов. Даже когда художник указал на детали, доказывавшие невозможность использования трафарета, Лафкадио, весьма сведущий в вопросах, касающихся способов выдачи массовой продукции за изделия ручной работы, все еще не верил.

Тогда уставший доказывать Саймон взобрался на леса и почти не глядя стал наотмашь разбрызгивать краску, которая ляпалась на холст точно такими же рядами брызг, как и остальные. Теперь уже и Лафкадио вынужден был признать, что с рукой Саймона произошло нечто сверхъестественное и ужасающее.

Гориус Джеймс Мак-Интош покачал головой и пробормотал что-то насчет «стереотипного неудержимого бихевиоризма на художественно-творческом уровне».

— Впрочем, я никогда не слышал о таком стереотипизме, — добавил он.

Чуть позже Норман Сэйлор, еще раз обстоятельно поговорив о чем-то с Саймоном, провел длинную конфиденциальную беседу с Тэлли Б. Вашингтоном, во время которой сумел уговорить барабанщика рассказать всю историю о его прапрапрапрапрадеде. Когда же самого Нормана спросили о его собственных исследованиях феномена, специалист по истории культуры ответил лишь, что они «продвигаются». Однако уже перед самым уходом он заявил:

— Эти пятна действительно имеют характер навязчивой идеи. В них заключено то сводящее с ума ощущение незавершенности, которое просто-таки взывает к повторению. Было бы совсем неплохо, если бы каждый из нас, ощутив приближение этого чувства, тотчас переключался на какое-нибудь увлекательное занятие, способное хоть немного отвлечь от деспотично навязываемого изображения и звука. Играйте в шахматы, ловите приятные ароматы, ешьте конфеты, смотрите в телескоп на Луну, уставьтесь на светлую точку в темноте, попытайтесь полностью избавиться от всяких мыслей или что-то вроде этого. Попытайтесь создать контробраз. Возможно, кому-то из нас даже удастся угадать контрформулу — своеобразный антидот, действующий, как хинин от малярии.

Если в тот момент почти никто не заметил предостерегающее-зловещей нотки в заявлении Нормана, то все они прочувствовали ее значение в течение последующих семи дней. К концу недели шестеро интеллектуалов испытывали нечто среднее между параноидальной манией величия и доходящим почти до истерии отчаянием.