Р.А.Ц. - [109]

Закончив установку оболочек и в сотый раз все проверив, люди закрепили изменения в протоколе действий, фиксировавшем каждый поворот ключа, каждый шаг и каждое слово, сказанное возле Изделия. Затем столь же бережно овоид был помещен на свое законное место в ящике, надежно закреплен, и вся конструкция вновь была протестирована. Последовало помещение крылатого ящика в еще один ящик, легкий, но прочный, и заполнение-продувка инертным газом. Никто не торопился. Вернее, торопились как раз все, но никто не позволил себе и в самой малости отступить от протокола — не такие здесь работали люди. Итоговый невзрачный серый транспортно-пусковой контейнер обеспечивал гарантированное хранение в течение двадцати лет без потери характеристик и в готовности к непосредственному применению. Новая ступень в развитии технологий — ранее ядро требовало сложной и громоздкой системы термостабилизации, накладывающей серьезные ограничения на хранение и транспортировку.

Снаружи уже бил копытом конвой, в скором времени доставивший ТПК на военный аэродром — а там их принял в свое кажущееся бездонным нутро большой и красивый самолет.

Он не мог подскакивать на орбиту, подобно мезосферному агрессору, но — только пока. Самолет пережил уже несколько десятков модернизаций со времени первого полета прототипа — а с него минуло более пятидесяти лет — и обещал пережить еще не одну, столь велик был запас для совершенствования, заложенный в него проектировщиками. Впрочем, именно данный конкретный экземпляр был построен недавно, и первоначальный образец числил скорее прародителем, чем братом.

Широченный несущий корпус-центроплан с плавно удлиняющимся носом, две поворотных крыльевых консоли, цельноповоротные кили… Самолет с бомбардировочным трехзначным индексом Т-200, в проекте — Т-4МС, был красив особенной красотой — он не щеголял изящной плавностью линий мезосферника, но предупреждал зримо грозными обводами корпуса невероятной жесткости, созданного, чтобы нестись над самой землей на скорости свыше трех звуковых, когда от скоростного напора 'плывут' даже титановые сплавы.

Это был настоящий боевой самолет, предназначенный для прорыва самых насыщенных систем ПВО, в режиме ли головокружительного огибания рельефа или на страшной высоте, где лишаются маневра ракеты с аэродинамическими управляющими плоскостями. Сорок пять тонн боевой нагрузки в максимуме — больше мог нести только 'Борей', но он был винтовым, пусть и мог летать на малом сверхзвуке. Два огромных внутренних отсека вооружения, снабженных теплоизоляцией и системой кондиционирования и обеспечивающих транспортировку и сброс вооружения на любых скоростях и высотах полета. Выполненные по новой технологии интегральные детали центроплана, все три, сложные ажурные конструкции трехстоечного шасси — и невероятной мощности бортовой вычислительный комплекс.

Исключенные из силового набора двигатели позволили провести ступенчатую замену на все более и более мощные и совершенные, в конце концов их вообще осталось только два вместо первоначальных четырех. Ядерные 'лампы' были младшими родичами могучего двигателя 'Южного креста', с той разницей, что имели неограниченное количество внешнего рабочего тела вокруг и более жесткие требования по безопасности. Нет, реакторы не стали абсолютной панацеей — можно было совершить пару-тройку кругосветок, но затем все-таки требовалась посадка и техрегламент. Впрочем, даже так руки летунам новые движки развязали очень сильно. Настолько, для Т-200 более не применялось понятие 'нормальная боевая нагрузка', термонагруженные кромки потребовалось облицевать специальной теплозащитой, а корпус на крейсерской скорости удлинялся почти на метр.

Все это было очень необычно. Самолеты такого класса гнездятся на очень ограниченном количестве аэродромов, и уж тем более, даже несмотря на военное время, не летают сами за своим вооружением. Каждый их вылет обуславливается важной, обычно стратегической задачей, целью, которую нельзя поразить иным способом, на всем протяжении их ведут разнообразные системы контроля и целеуказания, их берегут, как зеницу ока, эти хирургически точные инструменты большой войны стоимостью с какой-нибудь автозавод — и тем страннее было происходящее.

Аэродромные бомбовые подъемники быстро загрузили по двадцать восемь контейнеров в оба уже стоящих на рулежных дорожках красавца, и через несколько минут они растворились в небе. Техники то и дело качали головами — нарушались все мыслимые инструкции по безопасности и эксплуатации. Никто из них не заметил, что в бесфонарной кабине, взнесенной на высоту трехэтажного дома — никого не было.

В НИИ Спецавтоматики ночью было тихо и спокойно. Самых увлеченных сотрудников уже с час как сморил беспробудный сон на кабинетных раскладушках и диванах комнат отдыха, все три охранника работали с лекциями факультетов дополнительного образования, и потому необычную активность институтского сервера заметить оказалось некому. Тихо зашелестели разгоняющиеся накопители, индикаторы активности засветились ровным красным светом, свидетельствуя о предельной нагрузке на подсистему хранения данных. Разумеется, институтская компьютерная сеть никак не соединялась с внешней — физически не соединялась, причем были приняты специальные меры к тому, чтобы такое соединение установить было невозможно, начиная от собственного уникального протокола передачи данных до повсеместного аппаратного шифрования и физической несовместимости оборудования. Даже гораздо менее закрытые заведения, чем НИИ