ПЗХФЧЩ! - [11]
Берия вяло предложил расстрелять Шепилова, но всем было понятно, что это уже ничего не изменит. Да и опять же — а как отреагирует на это Сталин, когда придет в себя?
В общем, Шепилова отправили обратно. А сами сели думать.
Вечером пришел Штормовой.
— Ну что? — спросил он, входя в квартиру и снимая пальто.
— Отпустили, — смущенно-виновато-радостно ответил Левенбук.
— Жениться тебе надо.
Этот неожиданный вывод заставил Левенбука растерянно замолчать. Совет жениться звучал в данном контексте дико — как будто Штормовой хотел сказать: вот женился бы, тогда бы не отпустили.
— А что это изменит? — выдавил Левенбук после паузы.
— Ничего, — как будто удивившись наивности вопроса Левенбука, ответил Штормовой.
Левенбук хотел спросить, зачем же ему тогда жениться, но стало лень.
— Ну, это я так, к слову, — сказал Штормовой, проходя на кухню. — А что спрашивали?
— Да, как и предполагал, все по поводу Гуревича и компании.
— Ну, ты им все рассказал?
— А куда было деваться?
— Ну и правильно. Я тебе давно говорил, зря ты с ними якшаешься.
— Что значит якшаюсь?! — возмутился Левенбук. — Я с ними общаюсь! Они — мои друзья!
— Какие же они друзья, если ты на них показания дал?
Левенбука эта постановка вопроса смутила, потому что Штормовой употребил слово «дружба» в каком-то его древнем, давно умершем значении. Сейчас «дружба» значила кучу разных вещей и только в последнюю очередь готовность умереть за друга в застенках Лубянки.
— Да шучу я, шучу, — успокоил Левенбука Штормовой, ставя на стол принесенную с собой бутылку водки. — Все всем и так понятно. А я и не сомневался, что тебя отпустят. Когда ты мне позвонил, я даже не удивился.
— С чего это? — хмыкнул Левенбук: ему была неприятна уверенность Штормового. Задним умом, как говорится, все крепки.
— Ну, тебя по поводу «пзхфчщ» дергали?
— Ну да.
— А я тебе сразу сказал, галочку поставят и отпустят.
— Так это, может, после меня так и будет, — усмехнулся Левенбук. — Это ж я следователю и посоветовал так поступать. Он-то сам не знал, что с этим «пзхфчщ» делать.
— Хвалю! Значит, двинул мою идею в массы.
— Ага. Только я теперь первый «пзхфчщ».
— Это плохо, — покачал головой Штормовой и разлил водку по рюмкам.
— Почему? — насторожился Левенбук.
— Первый — он всегда вроде животного для эксперимента. На нем проверяют реакцию. Сейчас тебя отпустили. Потом посмотрят, что будет. Потом решат сослать и тоже посмотрят. А потом расстреляют и снова сядут смотреть.
— Может быть, — вздохнул Левенбук, начиная чувствовать себя подопытной крысой, которую пометили невидимым раствором и отпустили в привычную среду обитания. — Но у меня, знаешь ли, как-то выбор был невелик.
— Тогда выпьем за твое чудесное возвращение и за «пзхфчщ», которым ты, возможно, спас многие жизни. В том числе и этих придурков, Гуревича и прочих.
— Чего это они «придурки»? — снова обиделся Левенбук и демонстративно поставил рюмку на место.
— Да потому что. Ты у Гуревича что-нибудь читал?
— Читал, конечно.
— У него в каждой повести один персонаж обязательно усатый.
— Ну и что?
— Это как посмотреть, — прищурился Штормовой. — Он как будто нарочно эту деталь подчеркивает: «усмехнулся в усы», «погладил усы», «фыркнул в усы». А главное, что все эти персонажи у него отрицательные. А у нас усатым может быть только один человек. Понимаешь, куда твой Гуревич клонит?
Левенбук понимал, но не был уверен, что Гуревич это делает намеренно. «Теперь и усы уже не просто усы», — печально подумал он.
— Ему сто раз говорили: «Выкиньте вы эти усы», — а он на принцип пошел. Ну, пошел и пошел. Туда ему и дорога. В мир принципов и вечной мерзлоты.
Штормовой звякнул своей рюмкой об рюмку Левенбука и выпил.
— В мир принципов и вечной мерзлоты, где я уже не я, а ты не ты, — сказал он после паузы и рассмеялся, радуясь мудрому экспромту.
— А что ж теперь со всеми нами будет? — спросил Левенбук и опрокинул свою порцию.
— Которые «пзхфчщ»? Я думаю, ничего хорошего.
— То есть?
— То есть ничего хорошего и ничего плохого. Вообще ничего. Что в наше время означает хорошо.
Изящный изгиб логики, в которой «хорошо» и «плохо» сливались в единое «ничего», давая в результате «хорошо», порадовал Левенбука, и он разлил водку по опустевшим рюмкам.
— Значит, за «ничего»?
— За «ничего», — согласился Штормовой.
Не успел не верящий своему счастью Левенбук покинуть казематы Лубянки, как на стол заместителю Берии уже легло левенбуковское предложение по решению вопроса с «пзхфчщ». Конечно, фамилия Левенбука в документе не упоминалась — всю ответственность на себя взял Колокольцев. Очень волновался, переживал, но понимал, что узел надо рубить. На следующий день Колокольцева вызвали наверх и… объявили благодарность. За инициативу на местах. Предложение пришлось начальству по душе. Действительно (подумало оно), а почему бы не провести кампанию против космополитов мягко, то есть с возможностью отыграть все назад, если что не так. Наломать дров, как говорится, всегда успеется. Или, как писал Горький, в жизни всегда есть место подвигу. Но главное — это то, что вариант с простой пометкой «
