Пыльные окна - [23]

— Давай? — предложил мне щекастый.

Я протянул ему стакан.

Отравиться «ершом» в летнем кафе, по крыше которого барабанит холодный октябрьский дождь. Достойный финал.

— Ну, ты понял, за природу! — сказал усатый.

Мы чокнулись и выпили.

Наверное, никаких слов не хватило бы, чтобы описать вкус того, что было у меня в стакане. Я зажмурился и выдохнул.

— Во, нормально пошло, — сообщил щекастый, опуская пустой стакан на стол.

— Ты подумай, довели страну, — сказал мне усатый.

Я оторвал взгляд от стола, вопросительно уставился на него.

Щекастый икнул.

— Я так считаю, что это Горбачев виноват, — сказал он мне доверительно.

Усатый цыкнул зубом, уставился на дождь.

— А вот еще такие ходят, — сказал Усатый. — Лицо белое, и такое, значит, платье красное у ней. Недовольная она, значит. Ты подумай, а.

Мы помолчали.

— Главное порядок был, вот что, — щекастый сдвинул кепку на лоб, шумно почесал в бритом затылке. — Сорос-шморос. Это все хрень, я считаю.

— Да, — сказал я.

— Вот и правильно, — щекастый потащил из-за пазухи шкалик. — Ты главное, знаешь что, ты в голову не бери.

Мы снова чокнулись. Я опрокинул содержимое стаканчика в себя и вздрогнул, скрипнув креслом. Щекастый довольно крякнул.

— Или так, — сказал усатый, поднимая палец. — Идут, значит, как ничего не видят. Из стороны в сторону качаются. И много их там, прямо толпа. И как слепые они. Ну, ты подумай!

— Заводы стоят, — перебил его щекастый. — Запад тут не причем.

— Или эти, на велосипедах, — сурово выкатил глаза усатый.

— По рупь с полтиной, понял? — рыкнул на него щекастый. — Какие еще, сука, масоны.

Снова над столиком повисла тишина.

— Нет, — сказал усатый твердо. — Заведующий мужик нормальный.

— Курорты какие, а? — согласно кивнул его товарищ. — Или икра, например.

Усатый выкатил на меня глаза:

— Надо, как в Китае, — сказал он, поигрывая усами. — Ты подумай…

— От жеж мать его, — мечтательно протянул щекастый. — такой вертлявый. По описи не проходит, а он хоть бы хны.

Я посмотрел на вход в кафе. В проеме висела серая рябь дождя, и вместе с тихим шелестом капель эта картина производила странное впечатление. Мне показалось, что вместо входа передо мной шипящий экран ненастроенного телевизора. В этот момент я понял, почему так уныло смотрят в него эти двое.

— Пьянь, — равнодушно сказал чей-то голос.

Я рассеянно посмотрел на витрину фургончика. Женщина с сиреневыми волосами уныло листала газету о закулисной жизни звезд.

— Хватит рассиживаться, — твердо сказал усатый своему товарищу. — Ты подумай, идти пора.

Он сделал странное движение шеей, оттянул длинным заскорузлым пальцем воротник телогрейки. Что-то красноватое мелькнуло под ним, но мысли мои заплетались и я не успел осознать, что.

Щекастый мужик согласно мотнул козырьком кепки.

Не попрощавшись, они одновременно поднялись из-за стола, и со скрипом сдвинув кресла, вышли из клеенчатого шатра.

Едва они вышли, я вспомнил, что увидел под воротником усатого. Красноватые складки жаберных щелей.

Я посидел некоторое время, тупо пялясь в зеленую стену тента, чуть подрагивающую от ветра. Залпом допил то, что оставалось в бутылке, и поднялся из-за стола.

Я вышел на улицу. Дождь продолжал моросить.

Неподалеку, у обшарпанной кирпичной стены какого-то здания складского типа, стояла девушка в длинном и пышном пурпурном платье с кринолином и открытыми плечами. Ее тонкое лицо было белым, как гипс. По щекам из глаз, смешиваясь с каплями дождя, стекали тонкие темно-красные струйки.

— Здесь можно умом трехнуться, — очень спокойно сказал я вслух.

Девушка, волоча подолом платья по мокрой земле, медленно тронулась в сторону кустов, полоса которых начиналась позади здания. Багровое-красное пятно платья некоторое время маячило за пеленой дождя и ветвистым рыжим частоколом. Затем скрылось.

Шаркая подошвами, как старик, я двинулся по улице, вжимая голову в плечи, чувствуя, как попадают по непокрытому затылку мелкие холодные капли.

Впереди был перекресток. На него медленно выехал некто на странном архаичном велосипеде с огромным передним колесом. Дождевые капли искрились на спицах. На седоке, управляющем велосипедом, был свободный белый балахон. На затылке его был смятый белый колпак с болтающемся на ниточке черным помпоном. А на набеленном лице ярко алела нарисованная улыбка. К седлу была привязана связка цветных воздушных шаров на длинной нитке. Она клонилась к земле, время от времени скользя по грязным лужам.

Велосипедист помахал мне рукой, неторопливо пересек перекресток, позвякивая звоночком, и скрылся за домом.

Я постоял с минуту, крепко моргая. Сильно потер переносицу. Потряс головой.

Сплюнул. Через левое плечо. Три раза.

Сзади сквозь шорох дождя послышался треск и кашель престарелого автомобильного мотора. Я обернулся, чувствуя, как замирает сердце.

По улице ехала машина, какой мне давно уже не приходилось видеть. Советский автобус «рафик», очень потрепанный, с облупившейся красной полосой по борту.

Проблесковый маячок мигал, но сирена была выключена.

«Рафик» затормозил рядом со мной. Из кабины вылезли двое в мятых белых халатах. У одного поверх халата был передник в плохо отстиранных бурых пятнах.