Пылающий мир - [102]

— Р, пошли!

Я смотрю на бурлящую массу Мёртвых в яме, они запутались, они неистовствуют и испытывают отчаянный голод. Могу ли я предложить им что- нибудь получше? Могу ли я указать на свою новую жизнь, полную боли и ужаса, и сказать: «Видите, что вы теряете?». Мой взгляд блуждает по безмолвным шаркающим рядам сытых работающих Мёртвых. Ни стонов, ни хрипов, ни тревожного клацанья зубов. Они плавают в ещё более мрачном сне, завёрнутые в серое одеяло и похороненные под мягкой пылью.

Должен ли я оставить их здесь?

Мои друзья бегут к лифту. Я делаю несколько шагов и останавливаюсь.

Возвращаюсь к яме.

— Вы решили пересмотреть наше предложение? — спрашивает Красный Галстук сквозь натянутую безрадостную улыбку.

Я даю одинаковый ответ и на свой, и на его вопрос:

— Нет.

Открываю защёлку на люке и бегу.

— Где ты ходишь? — спрашивает Джули, когда я проскальзываю в лифт. — Сначала ты бежал за нами, потом пропал.

Я несколько раз жму кнопку закрытия двери.

— Р?.. — её озабоченность нарастает.

— Я сделал кое-что… импульсивно, — выдыхаю я.

Когда двери закрываются, фабрику заполняет хор голодных стонов.

Глава 23

МУЗЫКУ В ЛИФТЕ снова замыкает. Я смотрю на динамик на потолке, желая, чтобы он наполнил этот стальной куб каким-нибудь скучным посткультурным богохульством, потому что даже песня «Ещё один кирпич в стене[12]» была бы предпочтительнее, чем рычание, просачивающееся к нам снаружи.

М смотрит на меня и вздыхает.

— Ты их выпустил, что ли? Я виновато улыбаюсь.

Нора закрывает лицо ладонью.

Я ожидаю от Эйбрама более пылкой реакции, но он смотрит куда-то вдаль, словно дверь — это окно.

— Ничего, — говорит Джули, кивая самой себе. — Они двадцатью этажами выше. Мы успеем убежать отсюда и оставим их крушить это место. Ничего.

Стоны не стихают так быстро, как должны. Большой лифт движется мучительно медленно, и даже когда мы приближаемся к первому этажу, то по- прежнему слышим рычание и царапанье.

— Ничего, — повторяет Джули, продолжая кивать.

Дверь открывается, и, когда мы бежим к выходу по тёмному фойе, все четыре двери с лестниц распахиваются настежь. Мёртвые льются оттуда, как вода, не столько спускаясь по ступеням, сколько падая с них, скатываясь, сталкиваясь и топча друг друга в погоне за нашим жизненным ароматом.

Возможно, «импульсивно» — это слишком мягкое слово для описания моих действий.

Охранники у передних дверей всё ещё не предпринимают попыток нас остановить. Ещё несколько ошибок в «процессе». Эйбрам выставляет локти, чтобы заслонить свою дочь, пока тащит её, как маленького ребёнка, не обращая внимания на агонию ран, но мы проходим мимо охраны, не встречая сопротивления. Когда Совсем Мёртвые обступают охранников, но не интересуются их плотью, хотя всё равно убивают их в стихийной бессмысленной погоне.

Мы взбегаем на мост и тот же сценарий повторяется с охраной моста, но в этот раз мы дальше. Голод может разбудить Мёртвых, ускорить их шаг до трусцы, но сделать гниющий труп, каким бы мотивированным он ни был, хорошим бегуном не может. К тому времени, как мы перебираемся через реку, мы отходим от них на безопасное расстояние и можем бежать тише, чтобы перевести дыхание.

— Козёл ты, Арчи, — задыхается М, склоняясь к коленям. — Ненавижу бегать. И ненавижу, — он делает глубокий вдох, — необходимость дышать.

— Эйбрам, — говорит Джули. — что такое Региональная Служба Безопасности? Эйбрам смотрит в сторону центра Питтсбурга стеклянным взглядом.

— Эй! — Джули щёлкает перед ним пальцами. — С чем мы имеем дело? Откуда они придут?

— Не знаю, — бормочет он, не глядя на неё. — Всё поменялось.

Я оглядываюсь на мост и вижу, что Мёртвые опасно близко. За несколько секунд они преодолели большую часть дистанции. Конечно, в этом и состоит опасность. Их медлительность усыпляет вашу бдительность. Вы думаете, что в безопасности. Останавливаетесь передохнуть, может, начинаете спорить, отвлекаетесь на свою личную драму, и пока ваши сложные умы плетут запутанные нити, Мёртвые просто идут. Медленно, уверенно и без конфликтов.

— Двигаемся дальше, — говорю я на бегу.

* * *

Наш осторожный путь от аэродрома в город занял час. Обратно мы вернулись за двадцать минут. Грузовая рампа самолёта закрывается за нами со щелчком, но я не даю себе расслабиться. Образ охранников, исчезающих под волной трупов, опять появляется у меня в голове, и я прокручиваю его снова и снова.

Эйбрам идёт в кабину, а мы с Джули идём в салон проверить останки наших семей, но я уже вижу, что у нас проблемы. Повсюду вмятины и царапины, будто здесь находилось дикое животное. Мои ребятишки со страхом в глазах выглядывают из туалета, и, кажется, объект этого страха — мать Джули, которая сидит на ковре, скрестив ноги и сердито на нас поглядывая.

— Мама, — говорит Джули, стараясь говорить уверенно. — Ты что натворила? Одри ещё прикована к креслу, но оно упало набок и валяется рядом с ней, вырванное из пола. Её руки похожи на тёмное кровавое месиво, отсутствуют ногти и большая часть кожи, пальцы стёрты до костей. На ковре вокруг неё разбросана огромная коллекция деталей самолёта.

Эйбрам кричит что-то бессвязное, и я слышу в передней части самолёта быстрые шаги. Джули поднимает пистолет, но Эйбрам не обращает на неё внимания и начинает собирать детали с пола. Одри бросается к нему, но Джули дёргает её за ошейник.