Пылающие алтари - [40]

Сгорело и обрушилось деревянное перекрытие домашнего подземного святилища, где некогда собирались на тайные собрания почитатели речного бога Танаиса, а затем и первые христиане из фиаса Диона. А вот и сам Иисус выглядывает из-под обломков. Дион спрыгнул в подвал, вырубленный в материковой скале, поднял каменное распятие и прислонил его к стене. Потом отыскал в углу плиту с изображением Бога Внемлющего, поставил рядом со Спасителем и стал рассматривать обоих.

Бог-всадник в плаще, с длинными волосами и бородой, волнами ниспадающими на плечи и грудь, и стоящее за ним дерево покрылись лиловыми разводами и пятнами черной сажи. Бог Высочайший и Внемлющий потерял всю свою значительность и выглядел сейчас обиженным старцем, которого покинули дети.

Дион грустно усмехнулся: «Усыновленные тобой отреклись от тебя, поклонились злейшему врагу твоему, объявившему бесами всех других богов. Оставили тебя люди, забыли…»

Дион перевел взгляд на Иисуса Христа. Распятый бог, сын бога Единого, побывав в огне, выглядел еще более жалким и беспомощным. Обещавший людям спасение, он не смог защитить даже себя. В гневе Дион пнул ногой распятие и покинул развалины своего дома.

Ноги сами понесли его в степь, прочь из города, к памятному месту у реки. Но не увидел он там больше одинокой ивы — сгорела она в кострах орды. Растоптан лошадьми могильный холмик, украдено изображение Эвтерпы. Хотел Дион склониться к земле, поцеловать прах над могилой, но вдруг услышал какой-то свист.

Словно клещами сдавило грудь, земля вырвалась из-под ног. Жесткая петля аркана захлестнула его…

* * *

Навак прождал Диона до сумерек. Эллин не явился. Сираки уже собирались отправиться на розыски, когда до их слуха долетело ржание лошадей, стук копыт, звон плохо пригнанного оружия. Они притаились, прильнув к земле. Мимо проследовал большой отряд, по крайней мере раз в десять превосходящий группу Навака.

«Роксоланы, — определил Навак по одежде и отдельным репликам воинов. — Пешими в драку ввязываться не стоит».

Когда роксоланы скрылись вдали, сираки обшарили всю крепость, но Диона нигде не было. На другой берег пришлось возвращаться без него.

Не знал Навак, что в одном из вьючных тюков проследовавших мимо роксоланов находился эллин, завернутый в шкуры, спеленутый сыромятными ремнями. Может быть, тогда он был бы иного мнения насчет драки.

Еще никогда не видели сираки, чтобы так гневалась их молодая предводительница, как сейчас, выслушав Навака.

— Это ты виновен в гибели эллина! Ты, тайный приспешник изменника! В Успе я потребую твоей смерти!

— Онесик — вождь. И я обязан был выполнять его указания. Но видят боги — в смерти Диона нет моей вины.

Зарина приказала связать Навака, а сама с большим отрядом воинов вернулась назад, переправилась через Дон, обследовала крепость и большое пространство вокруг нее. Ни роксоланов, ни Диона обнаружить не удалось.

Судить Навака собрались все жители Успы. Все роды прислали своих представителей. Его признали виновным в том, что он отпустил Диона одного и тем самым обрек на гибель. Глашатай прокричал собранию решение Совета старейшин, и ответ был один:

— Смерть!

Но недаром Навак слыл лучшим стрелком из лука. Когда собрание немного угомонилось, кто-то выкрикнул:

— Предлагаю помилование, если он собьет стрелой летящего сокола!

И тотчас же многие откликнулись:

— Жизнь за ловкий выстрел!

— Дайте ему лук!

— Сокола пускайте! Сокола!

Однако Навак гордо отверг великодушное предложение:

— От напряжения воли дрогнет рука… Да и виновен я в гибели темника. Я должен был разделить с ним его участь…

Его привязали к столбу и расстреляли из луков…

В плену у Роксоланов

Диона развязали и втолкнули в роскошный шатер. Он упал, споткнувшись о край ковра. Взглядом он успел ухватить фигуру толстого человека, восседавшего на целом ворохе голубых подушек. Его плоское безбровое лицо с узкими свирепыми глазками не обещало ничего хорошего.

Подняв голову, пленник вдруг увидел кифару, лежащую на ковре. И сразу отодвинулись куда-то события минувшего дня. Будто и не было — внезапного пленения, изнуряющей тряски в походном вьюке, грубых окриков стражников, бессонной ночи в потрепанной палатке. Дион встал, взял кифару, тронул струны.

Толстяк встрепенулся, открыл узкую щель рта с крепкими, как у лошади, зубами и заговорил по-эллински:

— Э, да ты никак грек? А почему на тебе сиракские штаны? Уж не Дион ли ты — военный советник сиракской потаскухи?

Ответом ему был лишь печальный говор голосистых струн.

— Так ты в самом деле эллин? — не унимался безбровый.

Дион молчал, опустив кифару.

— Молчишь? Это меня не огорчает. Я дарую тебе жизнь. По крайней мере, будет и у меня ученый грек. Я Мегилла — багатар[53] роксоланов. У меня тебе будет не хуже, чем у нищих сираков.

Дион поднял голову, чтобы ответить Мегилле, и увидел на подушке рядом с царем меч. Это был «Дар Арея». Услужливые подданные успели поднести трофей своему повелителю. Дион подался было к старому боевому другу, но рука царя предостерегающе легла на меч.

— Теперь ясно: ты — Дион! Стратег из Танаиса! Бородатый Хромец! Только у одного человека в понтийских землях есть такой меч. — Мегилла взял «Дар Арея» и по слогам прочитал надпись на лезвии: — «Того не победить, кто в руки взял сей меч! Но где же тот храбрец, достойный им владеть?» Один из крупнейших полководцев Боспора в моих руках! О боги! О Митридат Великий!