Пылающая Эмбер - [7]

личности и подобающего внешнего вида никто меня не наймет. К тому же, я не могу

нигде работать, поскольку не должна светиться.

Отец Уорнера, его знакомые и половина мира, несомненно, ищут меня сейчас, после

сообщения в средствах массовой информации о пожаре и моём исчезновении. Я знала, что

«благодаря» отцу Уорнера, который был сенатором штата, эта новость, скорее всего,

станет самой обсуждаемой в местных новостях, но я не знала, что она выйдет за пределы

Калифорнии.

Три недели назад, когда я скрывалась от летнего зноя внутри гипермаркета, я

замерла на месте как вкопанная. На одном из огромных экранов телевизоров с высокой

четкостью возникло лицо Уорнера. Он стоял за трибуной и умолял общественность

позвонить по номеру 800, указанному в нижней части экрана, если они располагали какой-

либо информацией о моём местонахождении. Я с ужасом наблюдала за тем, как на экране

появилась наша фотография. На фото я улыбалась, а значит, она была сделана несколько

месяцев назад, когда мы только начали встречаться. Когда я находилась в блаженном

неведении относительно того, кем он был на самом деле. Камера, наведенная на него,

делала особый акцент на его искренних, покрасневших от слез глазах и расстроенном

выражении лица. Стопроцентное притворство. Затем дрожащим голосом, от которого у

меня побежал мороз по коже, он произнес: «Эм, я люблю тебя. Если ты меня слышишь,

возвращайся домой». Он покачал головой, словно ему внезапно стало тяжело говорить, и

наклонился вперёд. Тихим голосом он прошептал: «Пожалуйста, помогите мне вернуть

мою любимую домой. Спасибо».

Не знаю, почему меня удивляло, что он по-прежнему на свободе и не подозревается

в моем исчезновении, несмотря на кровь, которая повсюду была на месте преступления. И

почему не было упомянуто о его извращенных и нездоровых наклонностях. Его отец,

наверняка, не пожалел денег и заплатил всем за молчание, чего я и боялась. Именно по

этой причине я не обратилась к властям. Уорнер всегда хвастался тем, что его отец был

неприкосновенной персоной; он держал в руках полицейских, адвокатов и даже судью.

Не хватало, чтобы кто-то узнал меня и вызвал копов.

12

У них нет ордера на мой арест. Но я требовалась для допроса по поводу пожара.

Впрочем, это могло оказаться простой уловкой, которая вынудит меня сдаться, чтобы они

могли схватить меня, запереть в камере или вернуть Уорнеру. И если я окажусь во власти

Уорнера, вне всяких сомнений, я дорого заплачу за поджог его дома и привлечения

внимания общественности к нему и его отцу.

Я выдыхаю и заправляю прядь волос за ухо.

Как ни странно, разница между тем, чтобы продать себя, и тем, через что он заставил

меня пройти, — не такая уж и большая. Единственное существенное отличие в том, что

после того, как мной попользуются, я уйду с деньгами, а не с воспаленными

конечностями, синяками и ушибами.

Даже в мыслях это звучит слишком жестоко. Кем я стала? Бездушной, озлобленной

девчонкой? В кого он превратил меня? В того, кому уже наплевать на любовь или мечты о

жизни с тем самым единственным мужчиной, который будет любить меня такой, какая я

есть до конца моих дней? А ведь именно об этом я мечтала. До Уорнера.

— Прости, милая. Ты не возражаешь?

Я оборачиваюсь и вижу с любопытством наблюдающую за мной женщину.

Сногсшибательную женщину. У неё на лице минимум макияжа, красивые, голубые глаза

и губы, как у Анджелины Джоли. Она — своего рода помесь королевы красоты и фанатки

рок-группы с самыми удивительными каштановыми волосами. Они великолепные, густые

и блестящие, как в тех роликах, рекламирующих средства по уходу за волосами. Она

одета с шиком: на ней дизайнерские обтягивающие джинсы, чёрные обалденные туфли и

черно-красная рубашка, демонстрирующая шикарное декольте.

Мея тут же захлестнула зависть к её природной красоте и чистой, модной одежде,

поскольку очевидно, что эта женщина, в отличие от меня, не живет в ситуации, когда нет

возможности свести концы с концами. В миллионный раз я задаюсь вопросом, что было

бы, если бы мне не приходилось постоянно мириться с отсутствием денег.

Не сразу, но мне все же удаётся избавиться от восставшего внутри зелёного монстра.

Ненавижу зависть. Терпеть не могу ни видеть её, ни чувствовать. Она как болезнь,

которая разъедает тебя изнутри, если ты ее подкармливаешь, так что я пресекаю это на

корню. Я давно поняла, что должна принимать себя такой, какая я есть, а не взращивать в

себе болезни, завидуя другим.

Огромный подвиг, если учесть, что я выросла с Сандаун, которая похожа на

современную версию Покахонтас с голубыми глазами.

— Ты не возражаешь, если я... потесню тебя, Тыковка?

Женщина одаривает меня тёплой улыбкой и указывает вперёд.

— Тыковка?

Через пару секунд неловкого молчания, она снова указывает на мою руку.

— А, точно, — говорю я.

— Мило. Для твоей дочери?

По какой-то необъяснимой причине я прячу кулон за спину.

— Нет. Я... Он для меня.

Её улыбка чуть заметно никнет, словно она чувствует ложь. Девушка поправляет