Пятый угол - [72]

Он только сейчас заметил, что быстрыми шагами отмеривает комнату из угла в угол — старая привычка, которую жена определила как наличие только одного полушария головного мозга, способного контролировать либо умственные, либо физические действия.

Предположим, он самолично передаст завещание в Ярд, и что дальше? Прекратится охота за документом и его, невольного наследника, отпустят в родные пенаты? Весьма сомнительно, ибо инцидент не исчерпан. И что при этом варианте возможно ожидать со стороны правоохранительных органов? Если следовать гипотезе, что в злополучный вечер охота шла за этим документом, но безуспешно, то вполне допустимо желание комиссара выманить «охотника на приманку».

«Мистер Вольский. — Наум явственно представил себе выражение лица и интонации собеседника. — Вы должны понять, что молчание в интересах дела и ваших лично. Надеюсь, я первый поздравляю вас с получением этого великолепного подарка покойного Давида Вольского? Да-да, это — настоятельная просьба! Договорились? И желаю вам приятных путешествий по стране.»

А ведь зря Наум пытался уговорить себя в существовании этих самых оптимальных вариантов; решение уже созрело, а время и усилия растрачивались лишь на поиски контраргументов. Они, конечно, находились, но не против самой идеи, а против тактики исполнения, заставляя по нескольку раз проигрывать возможные ходы и их последствия.

Затем, не менее получаса он сидел у телефона, обзванивая по очереди родственников и сообщая, что намеревается завтра с утра поехать в сторону Бристоля и далее, на запад Англии. А, между прочим, сообщал о чудесном подарке Давида, наконец-то полученном из Скотленд-Ярда. Никаких эмоций, никто не сообщил о своем желании участвовать в мероприятии.

А на столике лежали несколько листков бумаги с подписями, удостоверяющими, что он — Наум Вольский — становиться владельцем квартиры в Лондоне.

ГЛАВА 8

Уже более двух часов Наум сидел в машине, держа под контролем вход в свой дом. Дождь то затихал, то усиливался, заливая потоками воды ветровое стекло.

После вчерашнего, весьма позднего ужина в «Чианг Май» на Фриг-стрит сейчас, под дробную капель дождя, тянуло на сон, и чтобы не задремать, приходилось выполнять всевозможные взбадривающие упражнения. Встреча оказалась неожиданно приятной: экзотический дом на сваях, таиландская кухня, спокойное и дружелюбное настроение Беверли и Кима, постепенно передавшееся и ему. Лишь мысль о «глазах и ушах» Ивана Сергеевича поначалу сковывала его, но, под влиянием теплой беседы и приятной, хотя и острой кухни, напряжение спало, и вечер пролетел со знаком положительных эмоций. Зато сегодня желудок дает ответную реакцию на невоздержанность во время чревоугодия.

О чем шла беседа? Обо всем и ни о чем конкретно: о детях, России и Англии, о ближайших планах и его завтрашней поездке. И, конечно, разговор возвращался к воспоминаниям о Давиде и подробностям того злосчастного вечера.

— Уже никогда больше мы не соберемся все вместе, и никогда празднично одетый папа не произнесет молитву. — Глаза Беверли наполнились слезами. — Это случалось не очень часто, но всегда — торжественно и радостно. Летом, в хорошую погоду, мы накрывали стол во дворе, откуда открывалась чудесная перспектива, та, что видна из твоей комнаты, Наум. Самое волшебное время было после захода солнца: казалось, все мы, вместе с домом и садом, парим в воздухе среди звезд и облаков. Были минуты такой тишины, что различались голоса и звуки откуда-то издалека, из домов, раскинутых за деревьями и полем.

Беверли так эмоционально, так образно описывала свои ощущения, что Наум реально представил себя членом команды этого летящего в звездном пространстве корабля. Впрочем, нечто подобное он почувствовал однажды, стоя у окна на вилле и наблюдая за солнечным закатным лучом, неожиданно прорвавшимся между свинцовой тучей и горизонтом.

Но в тот, последний вечер, среди обрушившейся небесной хляби, дом напоминал Ноев ковчег, а Джон, мелькнувший среди кустов — лоцмана, ведущего судно в знакомую гавань.

Почему он вновь и вновь возвращается к этому эпизоду? Почему комиссар настойчиво концентрировал его внимание на том, что он видел? Нет, это точно — больше ничего не видел, но подсознательное ощущение, что упущена какая-то важная деталь, все равно остается.

Дождь прекратился, и Наум опустил боковое стекло; вместе с прохладным воздухом и равномерным шумом улицы в кабину ворвался резкий стук двери припаркованной рядом машины. «Что за дурная привычка хлопать дверьми? — Неожиданный звук вызвал неадекватную нервную реакцию. — Наверняка какая-нибудь истеричная барышня». Но нарушителем тишины оказался мужчина, обнимающий двумя руками кучу свертков и пакетов.

«Что можно было увидеть в такой непроглядной тьме: луна за тучами, а фонарь освещает только маленький клочок земли и калитку на заднем дворе?» Вновь хлопнула дверь соседней машины, но Наум даже не обернулся — идея, мелькнувшая почти одновременно с этим ударом, полностью отключила его мысли от реальности.

«Стоп! Кто сказал, что я должен был что-то видеть? Но ведь что-то действительно было! Надо погрузиться в тот вечер, в ситуацию, атмосферу… О чем мы говорили с Кимом, когда Джон шел по двору? Он рассказывал о роботе-шахматисте, его возможностях и ближайшей перспективе».