Пятый тотем - [80]

– Я тоже не знаю, что сказать… – проронила девушка дрогнувшим голосом. – О, Шабор, что же ты наделал!

Он попытался подняться, но она тотчас перехватила его и мягко опустила обратно.

– Молчи! Прошу, молчи! Просто слушай меня, – выпалила Морайна и отвернулась от брата, украдкой смахнув слезу со щеки. – Мы оба знаем, что ты не жилец. Времени нет ни на что. Я прошу тебя ответить на один вопрос. Всего один!

Она снова отвернулась к стене и, закрыв лицо руками, разрыдалась. Ее плечи содрогались, а в плаче было столько страдания и скорби, что даже невозмутимый бескрылый раб поежился, словно от боли.

Морайна внезапно замерла и подошла к брату, запустив свои крошечные пальцы в его ладонь.

– Шабор, я не могу тебя потерять, – сказала она твердо звенящим в окружающей пустоте голосом. – Ты станешь моим кадвембисом?

Он нашел в себе силы только чтобы моргнуть. Этого было достаточно. Раб, все это время стоявший в стороне, решительно шагнул к столу, на котором лежал истерзанный пленник. Осматривая тело Шабора, он беззвучно шевелил губами и водил раскрытыми ладонями над его головой, ощупывал вены, принюхиваясь и будто вслушиваясь во что-то. Наконец раб выудил из-за пояса костяную игру, и, смочив ее кончик в слюне, он начал наносить на тело Шабора какие-то символы. Его бормотание становилось все громче, но Морайна не могла разобрать ни слова, будто это был не их язык, хотя она совершенно отчетливо понимала, что это не так. Брат лежал на спине, почти не шевелясь, и только его глаза неотрывно следили за ней. В этом взгляде не было ни страха, ни осуждения, ни боли, только принятие. Он тоже сделал свой выбор. Но не тогда, когда его взяли под стражу без боя. Морайне показалось, что он благодарен ей за то, что свой выбор он может сделать сам, здесь, сейчас.

– Приготовь носитель души, – бросил ей через плечо раб. – Когда все начнется, постарайся его не уронить, от этого зависит, насколько сильно вы будете связаны.

Девушка медленно вынула из ножен рапиру, осматривая узорчатую вязь на клинке и рукояти. Это было не просто оружие, а произведение искусства. Брат подарил ей клинок на пятнадцатый день рождения. В каком же восторге она была тогда! Уроки фехтования стали чуть ли не единственным стоящим, по ее собственному мнению, занятием на ближайшие несколько месяцев. Она порхала словно мотылек на тренировочных площадках, срывая аплодисменты толпы изяществом и смертоносной красотой вихря, в который превращалось оружие в ее руках. Никогда Морайна не расставалась с клинком, но сейчас впервые в жизни она не чувствовала себя уверенной сжимая его холодную рукоять.

Шабора изогнуло с ужасающим хрустом, озноб перешел в лихорадку, и скоро конвульсии стали такими сильными, что ходил ходуном даже тяжелый пыточный стол. Он распахнул рот, но вместо крика издал лишь протяжный свист, переходящий в приступы кашля. Раб все громче шептал свой заговор, а игла в его руках продолжала вычерчивать какие-то символы, оставляя глубокие порезы на коже. Напряжение в камере достигло своего пика, а воздух потрескивал, будто перед грозой, когда раб повернулся к Морайне и что-то прокричал. Она не поняла его и попыталась шагнуть вперед, но ноги отказывались слушаться. Девушка снова дернулась и едва не упала, в последний момент успев сохранить равновесие. Плиты пола стали неразличимы, скрываемые какой-то желтой дымкой. Морайна вскинула руку, прикрывая глаза, которые от внезапно появившейся рези нещадно жгло. Не было видно даже стен зала, в котором они находились. Вокруг бушевал неистовый песчаный вихрь, сплошной стеной отгораживая не только тюрьму, но и будто весь остальной мир. Мир живых.

Тело Шабора вспыхнуло, как соломенная кукла, с треском отбрасывая в стороны искры. И хоть пламя и было осязаемо, Морайна понимала, что горит не плоть, а сама сущность ее брата, то, что делало его вендази. Когда мысли заходят в тупик, ударяясь о стены возводимых слабой душой барьеров, выручают инстинкты бойца, чутье, которое не обманешь и не спрячешь. Серебристый росчерк рапиры, ставшей продолжением руки вендази, был стремителен, как молния, и так же неотвратим. Сталь без труда вошла в грудную клетку, пронзая сердце. Шабор вздрогнул в последний раз и обмяк, более не шевелясь. Буря вокруг постепенно стихала, оставляя после себя чарующую картину разрушений, какой еще не знала даже эта пыточная камера. Воцарившаяся тишина казалась нереальной. Морайна подняла острие рапиры, глядя, как по нему стекает одинокая капля крови, оставляя за собой багровую дорожку.

– Такому клинку нужно дать имя, – прохрипел раб, поднимаясь с пола.

– Думаю, я его уже выбрала, – прошептала Морайна, отворачиваясь и поднося рапиру к самым губам. – На языке первых вендази есть подходящее слово. Туаканра – старший брат. Мы вместе отправимся на войну, как ты и хотел.

Глава XVIII. Наперегонки с Бездной

– Не подумай, что я ною… Но сколько нам еще здесь тухнуть? – ворчливо протянул Маки, зябко кутаясь в промокший плащ.

– Столько, сколько потребуется, чтобы твою изнеженную задницу не насадила на пики гвардия князя, приняв за лазутчика, – раздраженно отрезал я, не собираясь опять вступать с ним в полемику.