Пятый тотем - [3]

Пока мы шли по заданному курсу, все дальше и дальше удаляясь от материка, я не заметил за своими думами, как день склонился к закату. Мы отплывали уже к вечеру, и сейчас теплый и соленый морской воздух стал словно стократ чище, растворяясь и вбирая в себя ночную дымку. Я повернул голову и опустил взгляд на воду за бортом. Тёмные волны медленно накатывали на корпус барка, и, отпустив сознание, я посмотрел на воду уже другими глазами. Водные элементали, весело играя, тащили нашу посудину, иногда дергая в стороны, то отпуская нас, то снова подхватывая. Им не было дел до нашего маршрута, желаний и целей, как и до наших жизней, они были здесь задолго до нас, будут, наверное, и после.

Я завороженно оторвал взгляд и поднял голову – под парусами происходило похожее движение. Элементали воздуха, тягучие, как смола, и, казалось бы, даже флегматичные, не спеша толкали нас вперед. Другие их сородичи проплывали мимо пурпурными облаками навстречу нашему движению, обволакивая мачты, как молоко. Они казались очень спокойными, но мне доподлинно известно, что тишина штиля бывает обманчивой и такое столкновение разных потоков может сулить беду. Разъяренные, они станут для нас сущим наказанием, ведь нет в мире ничего хуже для моряка, чем буря.

Я так и сидел у борта, рассеянно и задумчиво глядя по сторонам. Вокруг то и дело сновали матросы, временами прогуливались пассажиры, стараясь не мешаться под ногами команды, а я размышлял о том, в каком же скучном мире они живут. Они ведь и правда думают, что киль рассекает морскую воду, а натянутые на мачты паруса тащат барк к цели. И что нет ничего вокруг, кроме их творений и желаний. Именно поэтому я и не мог остаться – тому, кто однажды познал даже малую часть истинного величия мира, уже никогда не хватит ни родных гор, ни домашнего очага.

На одном, уже мертвом, языке есть слово, которым называли таких, как мы, в древности – экзорим. В переводе на всеобщий человеческий язык империи Арскейя[6] это означает волшебник или чародей. В рунианском диалекте есть иное, и как мне кажется, более точное трактование этого понятия – творящий заклинания, или заклинатель. А это, знаете ли, совсем не одно и то же. Такое старое и позабытое в нынешнюю эпоху слово легло в основу моего имени – Эк’зор, или Кзор, в зависимости от произношения говорящего. Данное при рождении имя предсказало, а может, предопределило мою судьбу. В отличие от магов, колдунов и жрецов, шаманы не проходят академическое обучение. Чтобы стать шаманом, недостаточно, имея Дар, прочитать десяток-другой книжек и научиться делать аскетично строгие пасы руками. Шаманом можно только родиться и научиться быть. Это все равно что пытаться понять, почему идет дождь, или вместо этого стать самим дождем. Характер, привычки, внутренний стержень и дух – эти качества определяют возможности шамана и его тотемное животное.

Меня зовут Кзор, я боевой шаман из рода рунианцев, королевства Слагрунаар, и здесь начинается моя история.

Глава II. Старый знакомый

Белый солнечный диск, казалось бы, повис вертикально в самом центре горизонта. Его слепящий свет приносил тяжелую, трудно выносимую жару, проливаясь сверху вниз на и без того безжизненные песчаные барханы. Ни дуновения ветерка, воздух как будто совершенно недвижим, а раскаленное марево настолько сильно концентрировалось, что начинало искажать очертания предметов.

Мое внимание привлекла процессия людей, ведущих в поводу верблюдов, и отчего-то мне сразу пришло на ум, что она выглядела таинственно скорбной. Караван медленно, но неуклонно брел через барханы. Было видно, что люди о чем-то переговариваются, но до меня не долетали слова, только образы. Они явно были чем-то встревожены, но не седлали животных и не бежали. Каждый знает, бежать в пустыне – значит ускорить свою смерть.

Я старался вглядеться в их лица, но находился слишком далеко, чтобы мог что-либо различить. Марево искажало изображение, а проникнуть в суть глазами шамана я почему-то не мог или не хотел. Внешний вид караванщиков казался мне знакомым. На всех была надета одинаковая униформа в черный и лиловый цвета. Не самая, должен заметить, удачная расцветка для такой жарищи. Миг озарения всегда приходит внезапно, как удар молнии. По моим мышцам прокатилась нервная судорога, а правая рука механически нащупала на поясе старый добрый кастет. Это были Брисфортские мясники.[7] Никто другой не надел бы эти проклятые цвета.

Внезапно по ровно идущей колонне пробежала рябь. Люди что-то выкрикивали и, разворачиваясь, указывали руками куда-то вдаль. Ветер по-прежнему относил слова, но, пройдясь взглядом по барханам, я заметил то, что так взбаламутило наемников. Светло-желтое облако пыли двигалось прямо наперерез каравану, стремительно сокращая расстояние. Время словно остановилось, и я не мог различить, кто во весь опор несся на соединение с колонной, но без труда догадался, что это не их друзья. В мгновение ока караван окончательно остановился и начал спешную перегруппировку: к моему удивлению, никто не оседлал животных, напротив, верблюдов стреноживали, выставляя в цепь, а головы животных уже обматывали темной тканью. То, что я видел, заставляло мое сердце биться все быстрей и быстрей. Верблюды бесполезны в верховой схватке, они медлительны и неповоротливы. Их выставляли в живую стену. Это могло значить лишь одно – то, что сейчас здесь будет бойня.