Пятый ребенок - [25]

Анджела сказала со смехом:

— Типичная жестокость высшего общества.

Никто не помнил, чтобы когда-либо раньше за этим столом звучали такие слова, во всяком случае — столь резко. Наступило молчание, и Анджела смягчила его:

— Не то чтобы я была против.

— Конечно, ты — за, — сказала Молли, — тут любой разумный человек согласится.

— Потому что вы так об этом говорите, — сказала Анджела.

— Какая разница, как сказать? — поинтересовался Фредерик.

— Но кто будет за это платить? — спросил Дэвид. — Я не смогу. Я могу только оплачивать наши счета, да и то с помощью Джеймса.

— Что ж, Джеймсу придется взять на себя и этот груз, — сказал Фредерик, — но мы тоже поучаствуем.

Впервые эти двое предложили какую-то денежную помощь. «Скряги, как и все им подобные» — в этом сходились остальные члены семьи, и теперь это суждение вспомнилось. Они приезжали на десять дней с парой фазанов и парой бутылок изысканного вина. Их «участие», это все понимали, не будет сильно заметным.

Семья, расколотая противоречием, молчала. Потом заговорил Джеймс:

— Я сделаю, что смогу. Но сейчас дела идут не так хорошо, как прежде. В трудные времена яхты перестают быть предметом первой необходимости.

Опять наступило молчание, все смотрели на Гарриет.

— Смешные вы люди, — сказала она, отстраняясь от них. — Вы так часто здесь бываете и знаете, то есть на самом деле знаете, в чем проблема. Что мы скажем там, в этом учреждении?

— Зависит от учреждения, — сказала Молли, и ее крупное тело, казалось, наполнилось энергией и уверенностью; как будто она проглотила Бена целиком и уже переваривает его, подумала Гарриет. Хотя ее уже трясло, Гарриет довольно спокойно сказала:

— Вы говорите, что нужно найти такое место, куда забирают детей, от которых родители просто захотели избавиться?

— Богатые родители, — уточнила Анджела, тихо презрительно фыркнув.

Молли, отвечая на дерзость, сказала твердо:

— Да. Если не найдется никакого другого учреждения. Но очевидно одно: если ничего не сделать, будет катастрофа.

— Это уже катастрофа, — сказала Дороти, твердо обозначая свою позицию. — Остальные дети… Они страдают. Ты так втянулась во все это, девочка, что не замечаешь.

— Послушайте, — сказал Дэвид, возмущенный и рассерженный, потому что происходящее было ему невыносимо; нити, которые связывали его с Гарриет и с родителями, натягивались и рвались. — Послушайте, я согласен. И когда-нибудь Гарриет тоже придется согласиться. Насколько я вижу, это «когда-нибудь» уже наступило. Не думаю, что смогу терпеть дальше.

Тут он посмотрел на жену, и это был умоляющий, страдающий взгляд. «Прошу тебя, — говорил этот взгляд, — прошу тебя».

— Хорошо, — сказала Гарриет, — если вы сможете найти такое место, где… — И она расплакалась.

Из сада вернулся Бен и, рассматривая их, остановился, как всегда, в стороне от всех. На нем были коричневые штанишки и коричневая рубашка, все из прочного материала. Все, что на него надевали, было толстым, потому что он рвал на себе одежду, изничтожал ее. С его колючими, низко растущими желтоватыми волосами, неподвижными немигающими глазами, сутулый, с расставленными ногами и вывернутыми коленями, стиснутыми и выставленными вперед кулаками, он как никогда напоминал гнома.

— Она плачет, — заметил он о матери.

Взял со стола кусок хлеба и вышел вон.

— Ладно, — сказала Гарриет, — так что вы будете им говорить?

— Оставь это нам, — сказал Фредерик.

— Да-да, — сказала Молли.

— Господи! — сказала Анджела с горьким пониманием. — Иногда, когда я с вами, я знаю про эту страну все.

— Спасибо, — сказала Молли.

— Спасибо, — сказал Фредерик.

— Ты совершенно несправедлива, моя девочка, — сказала Дороти.

— Справедлива, — сказали Анджела, Гарриет и Сара, ее дочери, почти одновременно.

И все, кроме Гарриет, засмеялись. Таким образом решилась судьба Бена.

Через несколько дней позвонил Фредерик — место нашлось, и за Беном приедет машина. Без промедления. Завтра.

Гарриет взвилась: к чему такая спешка, такая — да — жестокость! А врач, который должен это предписать? Или предпишет? Даже ни разу не увидав Бена? Она высказала все это Дэвиду и по его поведению поняла, что многое было сделано у нее за спиной. Родители говорили с Дэвидом в его офисе. Дэвид сказал что-то вроде: «Да, я займусь», и Молли, которую Гарриет в один миг возненавидела, сказала: «Будь с Гарриет построже».

— Или мы, или он, — сказал Дэвид жене. И добавил голосом, полным холодной неприязни к Бену: — Может, он свалился к нам прямиком с Марса. Пусть отправится обратно и доложит, что он тут у нас обнаружил.

Дэвид рассмеялся — безжалостно, как показалось Гарриет, которая молча впитывала то, что уже, конечно, наполовину знала, — что жизнь Бена в том учреждении, каково бы оно ни было, не продлится долго.

— Он маленький ребенок, — сказала она. — Наш ребенок.

— Нет, — твердо сказал Дэвид. — Ну, уж точно не мой.

Они сидели в гостиной. Далекие и четкие голоса детей доносились из темного зимнего сада. Один и тот же импульс заставил Дэвида и Гарриет подойти к окну и отодвинуть тяжелые шторы. В саду виднелись смутные силуэты деревьев и кустов, но свет из теплой комнаты, достигавший зарослей на том конце лужайки, которые чернели по-зимнему резко, освещал хрупкий подрост, в котором поблескивала вода, и падал на белый ствол березы. Две маленькие фигуры, одинаково бесполые в разноцветных пуховиках, штанах и вязаных шапках, возникли из темноты между стволов и двинулись к дому. Это были Хелен и Люк, захваченные каким-то приключением. У обоих в руках были палки, которыми они то и дело тыкали в прошлогоднюю листву.