Пятьсот веселый - [3]

— Он рыжий? — спросил Арвид. — Блондин?

— Кто?

— Да австриец твой.

Генка вспомнил одноногого австрийца, который работал конюхом в коммунальном хозяйстве поселка.

— Нет, наш австриец черный.

— Значит, он не австриец, а венгр, — авторитетно заявил Арвид, продолжая смешно выкидывать вперед свои тонкие, плохо сгибающиеся в коленях ноги.

— Наверно, — охотно согласился Генка.

До Енисея они так и не дошли. На пути им встретилась колонка, из нее брала воду симпатичная стройная девушка в коротком выцветшем платье. Девушка наклонилась, чтобы поднять наполненные ведра, и платьице стало совсем коротким, обнажая на ногах полоски, которыми кончался загар и начиналась волнующая, запретная белизна.

Арвид присвистнул. Его остренькое лицо стало нахальным и самоуверенным.

— Пойдемте купаться, девушка! — крикнул он. — На Енисей!

Девушка испуганно оглянулась, одернула платьице, быстро взглянула на ребят и на свои босые забрызганные водой ноги. У нее было свежее личико, еще румяное после сна. От нее веяло теплом, домашним уютом, недоступным для Арвида и Генки.

— Вам в баню надо, а не на Енисей! — выпалила вдруг девушка, чисто женским чутьем угадав их бесприютность. И, не дав им опомниться, молодым движением нагнулась, схватила ведра и, ловко покачивая всем телом, победно заструилась по тихой улочке, чувствуя на себе восторженные взгляды ребят.

— И-эх! — восхищенно взвизгнул Арвид, подталкивая Генку локтем, а тот только отмахнулся, провожая глазами девушку, которую уже никогда не придется увидеть и которая поэтому казалась еще милее и недоступнее.

— Давай поедим здесь, — предложил Арвид, когда девушка скрылась в переулке. — Кружка у тебя есть?

— Есть. — Генка подошел к колонке, присел на корточки и открыл свой ободранный чемодан: сухарей было еще много, почти полный мешочек, один вид его сразу вызвал в душе образ матери…

Хлопочет сейчас на кухне или в огороде и не знает, что ее сын бродит по Красноярску, который она видела только на карте — той самой, где вся семья отмечала отбитые у фашистов города, там, на западе.

Вода в колонке была обжигающе холодная, от нее сразу заныли зубы. Арвид хрустел сухарем, даже водой не запивал.

— У меня и так слюна выделяется, — с набитым ртом пояснил он, расправившись с десятком крепких, как кирпич, черных сухарей, от которых, казалось, еще пахло войной.

Генка тоже не отставал от своего нового приятеля, но ему не терпелось узнать, каким образом Арвид надеется вырваться из этого города, с вокзала, битком набитого пассажирами.

— Как же ты думаешь уехать? — спросил Генка, когда Арвид стал жевать чуть медленнее.

— Очень просто, — важно отозвался тот, поскребывая косичку волос на шее. — Какой сегодня праздник?

— Праздник? — удивился Генка. — Никакого праздника сегодня нет.

— Есть, — Арвид засмеялся. — Сегодня самый лучший праздник для безбилетников. Соображаешь?

— А-а, — догадался наконец Генка. — День железнодорожника! Точно?

— Слава богу, догадался, — снисходительно изрек Арвид, и его остроносенькое лисье личико стало высокомерным. — Вчера я слышал на вокзале — важный такой дядька в железнодорожной форме говорил другому: «Завтра наш праздник, а на вокзале творится черт знает что. За это нас не похвалят. Выход один — пустить два пятьсот веселых. Один — на запад, другой — на восток. И эта толкучка прекратится хоть на несколько дней». Вот что я слышал.

— А что такое пятьсот веселый?

— Не знаешь? Вот хутор! Это пассажирский товарняк.

Генка видел такие составы, но не знал, как их называют.

— А быстро едет этот… пятьсот веселый?

Арвид захохотал так, что даже поперхнулся крошками сухаря.

— Он едет не по графику. Но бывает, неплохо шпарит.

— Ну и черт с ним! — Генка махнул рукой. — Лишь бы двигаться. Я готов хоть на лошадях, только бы ехать.

— А куда ты торопишься? — поинтересовался Арвид, он развалился на травке и казался сейчас вполне довольным судьбой.

— В Москву. В геологоразведочный институт.

— Десять закончил? — с завистью спросил Арвид, приподнимаясь. — Покажи аттестат, я еще ни разу не видел.

Генка пошарил в чемодане и на самом дне нашел гладкий твердый листок. В аттестате были круглые пятерки. Генка исподтишка наблюдал, какое впечатление произведут его оценки на читинца.

— Здорово! — воскликнул Арвид, снова опускаясь на траву. — А что это за справка? Та-а-к, прочитаем. «Дана настоящая Майкову Геннадию Сергеевичу в том, что данный аттестат подлежит обмену на аттестат отличника». Так тебе медаль еще не дали?

— Нет. — Генка еще раз пережил это огорчение. — Ведь сочинения рассматриваются сначала в районо, потом в Благовещенске и Хабаровске. А мне что — ждать, пока там везде рассмотрят?

— Ну и правильно, — поддержал Арвид. — Нечего ждать… Значит, и по немецкому у тебя пятерка? Проверим! — И он произнес по-немецки какую-то длинную фразу.

— Что, что? — напрягаясь, чтобы выловить из фразы хоть одно знакомое слово, растерянно забормотал Генка.

— Я сказал, что ты в русском ни черта не понимаешь, а лезешь изучать немецкий. — И Арвид засмеялся, довольный тем, что посадил Генку в лужу.

— У нас немецкий только один год преподавали, некому было, — пытался оправдаться Генка. — Я сам учил, читал немного. Но говорить совсем не умею.