Пятьсот веселый - [14]
— А ты хотел, чтобы Владимир тебе и шубу со своего плеча пожаловал, и туго набитый кошелек? — съехидничал Генка.
— А почему бы и нет? — хохотнул Арвид, надевая свои древние ботинки. — Он не для меня — для себя старается. Вшей боится.
— Ох и неблагодарный! Хоть спасибо скажи ему!
— Еще чего! — Арвид вздернул вверх остренький, теперь уже чистый подбородок. — Мне бы столько барахла, я тоже раздавал бы его направо и налево.
— Так тебе и поверили! Ну, выбрасывай свое тряпье и пойдем.
Арвид с сожалением посмотрел на ветхую одежонку и полез из вагона:
— Пусть валяется здесь. Куда ее сейчас выбросишь?
— Погоди минутку, — придержал Генка Арвида за локоть, когда они спустились на землю. — Ты не договорил тогда… Почему мать не отпускает тебя в Ригу?
— Интересно в замочную скважину заглянуть, да?
— Подумаешь, секреты! За тремя замками! У нас пацаны тоже из дому удирали. Потом возвращались как побитые собачонки. И ремня от отцов получали.
— Мать не хочет, чтобы я был моряком, — сказал Арвид, задетый тем, что его сравнивают с пацанами, которые убегали из дому без всякой цели да к тому же, наверно, на два-три дня. — Говорит, что сначала надо кончить школу, а там видно будет.
— Правильно говорит, — одобрил Генка. — Ну куда ты без аттестата? Уж потерпел бы два годика…
— Посмотрел бы я, как ты с моим отчимом потерпел! Да и причем тут аттестат? Хоть десять аттестатов получи — все равно меня мать в моряки не пустит. С тех пор как отец утонул, она о море и слышать не хочет…
— Утонул? Давно?
— Мне было четыре года. А может, пять. Он рыбаком был.
— Ты его помнишь?
— Конечно, помню. Он был большой, от него пахло рыбой, табаком и чем-то таким… хорошим. Наверно, морем, Он подкидывал меня под потолок. А волосы у него были желтые…
— Желтые? — удивился Генка.
— Желтые, — подтвердил Арвид. — Не рыжие, не белые, а желтые, как солома, это я, как сейчас, помню. А когда он утонул, мы с матерью жили вдвоем. Потом она вышла замуж за этого и родила девчонку. А тут война, и мы эвакуировались в Читу.
— Почему так далеко — в Читу?
— Почему да почему! — ни с того ни с сего разозлился Арвид. — Надоело!
Но потом не очень охотно объяснил:
— Бабка у меня в Чите и две тетки — мамины сестры. Вот к ним и поехали. Отчима-то в армию не взяли — хромой…
— Так у тебя мать, выходит, сибирячка?
Арвид кивнул.
— Интересно! А в Латвию как попала?
— Отец воевал тут в гражданскую. Слыхал про латышских стрелков? С ним и уехала… Ох и доставалось потом отцу за службу у красных! Я-то, конечно, не помню — мать рассказывала.
— А отчим кем работает?
— А ну его! — махнул рукой Арвид. — И говорить не хочется. Бьет, да еще при матери. Вот стану матросом, напишу ей, чтоб приезжала ко мне. Только бы не сцапали, как в тот раз…
— Сцапают, — жестко сказал Генка. — Как пить дать. — Но, вспомнив слова Арвида об отчиме, устыдился и смягчил удар:
— Дурошлеп ты — вот что. Думаешь, матери не больно, что ты ее бросаешь?
— Она поймет. Пусть не сразу, но поймет. Она у меня умная, умнее, чем двадцать таких вот отличников. — Арвид помолчал немного и добавил:
— Все равно к отчиму я не вернусь.
— А они сами-то в Латвию возвращаться не собираются?
— Собирались. А сейчас обжились, наверно, уж и не стронутся. Отчим шишкой заделался по торговой части. И родственники мать отговаривают: дескать, вместе надо, и так двадцать лет врозь…
Арвид замолчал, а Генке вдруг так захотелось представить себе его отца-рыбака, ту жизнь, которой жили они в Латвии, но, как он ни старался, ничего не вырисовывалось. Генка подумал, что мир усложняется для него с каждым днем. Все, что раньше казалось простым и понятным, приобретало какие-то новые, не ясные пока оттенки. Вспомнилось, как его раздражали и отпугивали перемены тональности в тех несложных музыкальных вещичках, которые он постигал самоучкой в школьном духовом оркестре: играешь себе спокойненько чистую партию трубы, и вдруг — на тебе! — откуда ни возьмись, появляется парочка диезов. Генка чертыхался, проклинал музыкальных сочинителей. Знаки диезов казались колючими решетками, из которых поскорее хотелось выскочить. Потом все стало на свои места.
Генка почувствовал вкус разнообразия и сам же смеялся над своим тупым консерватизмом. Но в жизни бемолей и диезов, наверно, гораздо больше, чем в нотах, и разобраться в них не так-то просто!..
Они шли вдоль состава. Пока Генка размышлял о хитросплетениях жизни, Арвид напевал какую-то латышскую песенку. Голос у него был не ахти какой, но верный — это Генка сразу определил. В песенке почему-то часто повторялось слово, похожее на имя Юра.
— О каком Юре ты поешь? — спросил Генка.
— Эх ты, хутор! — небрежно отозвался Арвид. — Я пою о море.
И опять запел. Генка жадно ловил непривычный мотив, надеясь постичь ускользающую от него суть песни. О чем, интересно, поется в ней? Наверно, о рыбаках, ушедших в море, об их женах, оставшихся на берегу в привычном напряженном ожидании. В неискушенном воображении Генки возникали красивые картины, но он сам уже догадывался, что они не имеют ничего общего с действительностью. Ведь Генка никогда не видел моря, а всех латышей представлял себе немногословными светловолосыми гигантами, суровыми, похожими на знаменитых латышских стрелков, о которых рассказывалось в книгах про революцию.
Елизар Мальцев — известный советский писатель. Книги его посвящены жизни послевоенной советской деревни. В 1949 году его роману «От всего сердца» была присуждена Государственная премия СССР.В романе «Войди в каждый дом» Е. Мальцев продолжает разработку деревенской темы. В центре произведения современные методы руководства колхозом. Автор поднимает значительные общественно-политические и нравственные проблемы.Роман «Войди в каждый дом» неоднократно переиздавался и получил признание широкого читателя.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В сборник вошли лучшие произведения Б. Лавренева — рассказы и публицистика. Острый сюжет, самобытные героические характеры, рожденные революционной эпохой, предельная искренность и чистота отличают творчество замечательного советского писателя. Книга снабжена предисловием известного критика Е. Д. Суркова.
В книгу лауреата Государственной премии РСФСР им. М. Горького Ю. Шесталова пошли широко известные повести «Когда качало меня солнце», «Сначала была сказка», «Тайна Сорни-най».Художнический почерк писателя своеобразен: проза то переходит в стихи, то переливается в сказку, легенду; древнее сказание соседствует с публицистически страстным монологом. С присущим ему лиризмом, философским восприятием мира рассказывает автор о своем древнем народе, его духовной красоте. В произведениях Ю. Шесталова народность чувствований и взглядов удачно сочетается с самой горячей современностью.
«Старый Кенжеке держался как глава большого рода, созвавший на пир сотни людей. И не дымный зал гостиницы «Москва» был перед ним, а просторная долина, заполненная всадниками на быстрых скакунах, девушками в длинных, до пят, розовых платьях, женщинами в белоснежных головных уборах…».