Пятьсот часов тишины - [4]

И это служило неплохим воспитательным стимулом, Поехать с Афанасием Даниловичем на Чусовую— в этом для нашего подрастающего Физика был предел мечтаний. Однако Чусовая все так и оставалась мечтой, с годами превращаясь в какую-то фата-моргану. На Амазонку, казалось, легче попасть, чем на Чусовую!

Время бежало. Афанасий Данилович объездил немало рек и речушек, выловил несметное количество всяческой рыбы, а на Чусовую, на хариуса, почему-то так и не съездил.

А чего проще: садись утречком на ТУ-104— и дело, можно сказать, с концом. Ты даже не успеешь налюбоваться медленно плывущей глубоко внизу, колесом разворачивающейся под серебристым крылом землей, похожей на слегка выцветшую топографическую карту, где преобладают рыже-бурые краски; не успеешь ты наглядеться и на сверкающие под солнцем, как арктические снега на необозримых арктических же просторах, облака (я никогда не видел арктических снегов, но думаю, что они именно такие)… Еще несколько минут полета — и вот те же облака, но уже в каких-то невероятных столбообразно вздыбленных нагромождениях. Поистине: облачный Урал над Уралом каменным! А самолет идет на посадку. И еще только полдень.

А из Свердловска до Чусовой, что называется, рукой подать.

Так и не сумев как следует свыкнуться с мыслью, что ты не дома, что оседло-служебные будни прервались на целый месяц (а это немало — месяц!), ты уже бултыхаешься в чусовской воде, смываешь дорожный прах.

Вот тут-то, ежели охота, можешь сквитаться и с Афанасием Даниловичем. «Ага, что! Не взял, не съездил, так я и сам с усам!»

Физик, выросший в тихом провинциальном городке, помнит, с каким энтузиазмом был встречен там первый трактор, какой диковинкой для них был не только самолет, но и батарейный радиоприемник. Класса до шестого он делал уроки при керосиновой лампе, а если не удавалось достать взамен вдруг лопнувшего новое ламповое стекло, то и при коптилке… Протекло чуть более четверти века, и теперь в этом городке, как и в тысяче ему подобных, круглосуточно сияет электричество, полным полно самых разнообразных машин, денно и нощно гудят над ним самолеты… Земные расстояния разительно сократились, государства и материки словно бы друг к другу приблизились. Такие места, как Урал, никто уже не считает далекими. Мальчишки теперь мечтают не об Амазонке, а о космических полетах, — вот куда переместились «дальние страны» Гайдара! И как-то боязно думать: а вдруг в один прекрасный день родная планета покажется нам маленькой и тесной, как однокомнатная квартирка!..

Лирик не делал секрета, что намерен привезти домой цикл чусовских стихов («Надо же оправдать дорогу!» — иронизировал Физик) или хотя бы заготовки к ним. Положившись на милость вдохновенья, он предавался ленивой созерцательности. Однако это надоело ему неожиданно быстро. За Староуткинском Лирик достал самописку, раскрыл блокнот и с того дня, уже не переставая, плел свое поэтическое кружево. 11 на него ничто не действовало, даже шпильки товарищей, которым это поэтическое шаманство изрядно порой досаждало: ведь вдохновленный Лирик не был способен ни на одно полезное дело, даже ложку, того гляди, пронесет мимо рта.

У Лирика была и такая еще надежда: записать никем еще не записанные до него частушки, песни, побасенки, а коль повезет, так и настоящий уральский сказ. Среди его трофеев попадалось кое-что небезынтересное. Но Историк раз за разом предупреждал: «Осторожней, это есть у Бажова!..» Никогда толком не читавший «Малахитовой шкатулки», Лирик мрачнел, падал духом и все глубже погружался в свои стихи. Попытки «хождения в народ» предпринимались им все реже…

Поскольку в состав экипажа «Утки» входили Физик и Лирик, то у нас разгорались и физико-лирические препирательства. Они перестали быть новомодными, однако своей злободневности, как показывает жизнь, все-таки не утратили. Помните эти строки Бориса Слуцкого, откуда все и пошло: «Что-то физики в почете, что-то лирики в загоне»?

— В наше время стыдно не знать математики, физики, химии, — обронит, бывало, как бы между прочим Физик. — Даже если ты и служитель муз, все равно стыдно!

— Прошу извинить, почему же? — вежливенько осведомляется Лирик.

— Время такое! А поэтов, могущих соперничать в познаниях с Валерием Брюсовым, почему-то не так уж много…

— Но их стихи, надеюсь, могут соперничать со стихами Брюсова?

— Как сказать.

— А не иметь представления, что такое, например, ямб, не стыдно? — ставит контрвопрос Лирик.

— Нет, не стыдно!

— Так-таки и не стыдно?

— Не стыдно, ибо я все же имею об этом представление. А вот ты можешь сказать, какая разница между пи эр квадрат и два пи эр?

Почесав свою кудрявую голову Эйнштейна. Лирик чистосердечно признается:

— Не могу. Хотя проходили, сдавали…

— Я уж не спрашиваю насчет позитрона, нуклона!..

— И правильно, что не спрашиваешь! Я сам скажу: какая-то мелочь… в атоме, кажется, или в протоне… У меня об этом такое же представление, как у тебя о ямбе. Но обещаю тебе, дружище Физик: когда мне потребуется рифма к слову «эфедрон», я вспомню о позитроне!

— Кокетничаешь невежеством? Ты неоригинален. Один модный поэт в автобиографии написал: «Я до сих пор не мог. у понять, что такое электричество и откуда оно берется». Дескать, вот ты — широкообразованный, всезнающий читатель, а все же ты пешка, всего лишь поклонник моего таланта, и только А я. хоть и не шибко учен, — звезда, знаменитость, твой кумир! Старик Антокольский тоже, быть может, не умудрен насчет теории электричества, хотя — не думаю, но он признается в этом как поэт, а не как подвыпивший щелкопер!