Пятое время года - [12]
Квартира по тем временам была вполне комфортабельной — с водопроводом, канализацией, изразцовыми печами, великолепным дубовым паркетом, с большой кухней, где пол был выложен узорчатой плиткой, и чуланом для прислуги, ванной с дровяной колонкой и окном во двор, ну и… со всем остальным, как положено. Под детскую отвели дальнюю от входной двери комнату. Как рассчитала Эмма Теодоровна, и сама воспитанная в строгости, со временем, когда сын станет почти взрослым, она всегда будет знать, кто пришел к Саше и кто от него вышел. Апартаменты матери и сына разделялись просторной гостиной, благодаря большому окну-эркеру очень светлой.
Вызвав опытного краснодеревщика и мастера-обойщика, старую мебель Эмма Теодоровна подновила, перевезла с Кузнецкого картины в тяжелых рамах, книги, фарфор и прочие дорогие сердцу вещи и очень скоро полностью обустроилась в своем «орлином гнезде», как окрестил новую квартиру веселый, уже в отроческом возрасте остроумный Сашенька.
В чулан при кухне и поселили Полю. Некрасивой, долговязой девице, выросшей в избе с земляным полом, с обязанностями горничной в приличном московском доме освоиться было непросто. Однако Эмма Теодоровна отличалась завидным немецким терпением и за несколько месяцев обучила Полю всем премудростям — и какой тряпкой только полы мыть, а какой — только пыль вытирать, да так, чтобы не переколошматить дорогой майсеновский фарфор. Через некоторое время расчетливая барыня и от приходящей кухарки отказалась — и эту миссию возложила на расторопную, трудолюбивую Полю, не считая за труд руководить каждым ее движением. Платила она Поле жалование небольшое — три с полтиной в месяц, невелики деньги, но по тем временам не такие уж и маленькие.
Все было бы хорошо, но лишь только пугливая, боявшаяся поначалу и глаза поднять на барыню Поля освоилась на новом месте, к прискорбию хозяйки, выяснилось, что Пелагея — такая болтуха и сплетница, каких свет не видывал! Эмму Теодоровну, чужой личной жизнью никогда не интересовавшуюся, вдохновенные Полины рассказы о житье-бытье жильцов из соседних квартир полностью выводили из равновесия. И любопытна была Поля, ну просто как сорока! Только звонок в дверь — Пелагея, громко стуча огромными башмаками, несется открывать и кричит с порога зычным голосом:
— Эма Тодоровна! Тута тебе какая-то баба спрашиват!
О майн Готт! Ведь это пришла с визитом старинная подруга Эммы Теодоровны, еще по Бестужевским курсам, Лизанька Веретенникова, жена известного московского адвоката. Хоть провались сквозь землю! И сколько барыня ни внушала Поле, как следует докладывать о гостях, каждый раз все повторялось с завидным Полиным упрямством.
Однако ж пережили они вместе и долгую войну, и две революции. Болтливой Поле революционные перемены пришлись по вкусу — «событиев стольки, что прям дня не хватает, чтоб об их рассказать!» Бегала она поглазеть на митинги и демонстрации, до поздней ночи засиживалась с подружками — прислугой из соседних домов — на лавочке во дворе, обсуждая последние новости, а вскоре и вовсе потеряла покой. Вытирая пыль в гостиной, Пелагея украдкой поглядывала в окно и тяжело вздыхала. Как только в переулке появлялись революционные бойцы, строем направлявшиеся на помывку в Чернышевские бани, она в беспамятстве швыряла тряпку на пол и с воплем «Солдаты!» неслась на улицу…
Тут папа останавливался, откашливался и заканчивал свой рассказ скороговоркой: к концу девятнадцатого года родился у Поли мальчик, маленький, рыженький Вася. С тех пор Эмма Теодоровна, которая, конечно же, Полю-дуру из дома не выгнала, стала для нее «заместо матери родной», и молилась за нее Пелагея «денно и нощно».
Когда бабушка умерла — этот темный ноябрьский день навсегда врезался в память, — Поля выла и рвала на себе волосы. На Ваганьковском кладбище повалилась на гроб, а от открытой могилы ее еле-еле оттащили. Но уже на следующее утро, когда дома все еще говорили шепотом, папа не мог сдержать слез, мама не пошла на репетицию и ласково утешала его, Поля, нацепив полушалок, понеслась в домоуправление, — как выяснилось впоследствии, требовать, чтоб теперь комнату бабушки отдали ей, «трудящей женщине, матери-одиночке с сыном четырнадцати лет на руках».
— Как же вам не совестно, Поля? — негодовала мама, получив уведомление об освобождении комнаты двадцати четырех метров в пользу гражданки Зотовой Пелагеи Тихоновны с сыном Зотовым Василием Тихоновичем.
— А чего ж мому Ваське до самоёй смерти в чулане маяться? — Поля подбоченилась и говорила с мамой очень невежливо, как никогда бы не посмела при бабушке.
— Александр Федорович и сам собирался предложить вам эту комнату.
— А тада и говорить нече! — Гордо вскинув голову, Поля удалилась на кухню и оттуда нахальным голоском пропела: Ой, долга в цапях нас дяржали, ой, долга нас голод морил. Тольки черныя дни уж минова-а-али и час искупления пробил…
Мама лишь в растерянности пожала плечами. Не разговаривала с Полей целую неделю, пыталась подыскать новую домработницу, поскольку сама не умела готовить и никогда не занималась хозяйством. Но постепенно все как-то вернулось на круги своя: Поля опять будила на заре весь дом своим полоумным топотом, гремела кастрюлями на кухне, носилась со шваброй по длинному коридору, наглаживала тяжелым чугунным утюгом белье. Однако мама еще долго не могла простить Полиного предательства и очень возмущалась ее «черной» неблагодарностью. Ведь тихого рыженького Васю все в доме любили, и спал он уже несколько лет в чуланчике при кухне один, а Поля, облюбовав сундук в коридоре, перебралась туда. Когда в доме собирались мамины шумные, «богемные», гости, часто засиживавшиеся до утра, громкий Полин храп с сундука служил источником бесконечных шуток, но утром мама каждый раз говорила папе: «Сашенька, пожалуйста, придумай что-нибудь! К нам приходят приличные люди, а у нас какая-то ночлежка. Согласись, дорогой, что это как-то не comme il faut?» Тем не менее она ни разу не позволила себе сделать Поле замечание.
Проза Ксении Велембовской полюбилась читателю после романа «Пятое время года», в котором рассказывалось о судьбах четырех женщин из большой московской семьи. В новом романе «Дама с биографией» писательница подтверждает: «мысль семейная» дорога ей, «дочки-матери» — главная ее тема.Люся, главная героиня романа, — само терпение: взрослая и успешная дочь — домашний тиран, старая мать — со своими «устоями», а еще барыня сватья и выпивоха зять… Случайное знакомство меняет взгляд героини на мир и сулит весьма радужные перспективы.
Памяти Горчева. Оффлайн-копия ЖЖ dimkin.livejournal.com, 2001-2004 [16+].
«…Любое человеческое деяние можно разложить в вектор поступков и мотивов. Два фунта невежества, полмили честолюбия, побольше жадности… помножить на матрицу — давало, скажем, потерю овцы, неуважение отца и неурожайный год. В общем, от умножения поступков на матрицу получался вектор награды, или, чаще, наказания».
«Варшава, Элохим!» – художественное исследование, в котором автор обращается к историческому ландшафту Второй мировой войны, чтобы разобраться в типологии и формах фанатичной ненависти, в археологии зла, а также в природе простой человеческой веры и любви. Роман о сопротивлении смерти и ее преодолении. Элохим – библейское нарицательное имя Всевышнего. Последними словами Христа на кресте были: «Элахи, Элахи, лама шабактани!» («Боже Мой, Боже Мой, для чего Ты Меня оставил!»).
В спальных районах российских городов раскинулись дворы с детскими площадками, дорожками, лавочками и парковками. Взрослые каждый день проходят здесь, спеша по своим серьезным делам. И вряд ли кто-то из них догадывается, что идут они по территории, которая кому-нибудь принадлежит. В любом дворе есть своя банда, которая этот двор держит. Нет, это не криминальные авторитеты и не скучающие по романтике 90-х обыватели. Это простые пацаны, подростки, которые постигают законы жизни. Они дружат и воюют, делят территорию и гоняют чужаков.
Детство – целый мир, который мы несем в своем сердце через всю жизнь. И в который никогда не сможем вернуться. Там, в волшебной вселенной Детства, небо и трава были совсем другого цвета. Там мама была такой молодой и счастливой, а бабушка пекла ароматные пироги и рассказывала удивительные сказки. Там каждая радость и каждая печаль были раз и навсегда, потому что – впервые. И глаза были широко открыты каждую секунду, с восторгом глядели вокруг. И душа была открыта нараспашку, и каждый новый знакомый – сразу друг.
После развода родителей Лиззи, ее старшая сестра, младший брат и лабрадор Дебби вынуждены были перебраться из роскошного лондонского особняка в кривенький деревенский домик. Вокруг луга, просторы и красота, вот только соседи мрачно косятся, еду никто не готовит, стиральная машина взбунтовалась, а мама без продыху пишет пьесы. Лиззи и ее сестра, обеспокоенные, что рано или поздно их определят в детский дом, а маму оставят наедине с ее пьесами, решают взять заботу о будущем на себя. И прежде всего нужно определиться с «человеком у руля», а попросту с мужчиной в доме.