Пятое измерение - [18]

Волей судьбы для восьмидесятников российской интеллигенции было словно предрешено и иное. В отличие от разночинцев, не искавших казенной службы, эта плеяда выучившихся профессии в массе своей влилась в ряды чиновничества и бюрократии. Повторяю, попала туда, почти не отдавая себе в этом отчета, оставаясь (именно в этом чисто российский, наверное, феномен) все-таки сама собой. Вольница, самовольство, взаимное амнистирование в рамках казенщины очень специфический способ существования и общения. Своего рода коррумпированная среда.

Отсюда и взгляд Чехова: "Пока это еще студенты и курсистки - это честный, хороший народ, это надежда наша, это будущее России, но стоит только студентам и курсисткам выйти на самостоятельную дорогу, стать взрослыми, как и надежда наша и будущее России обращается в дым, и остаются на фильтре одни доктора-дачевладельцы, несытые чиновники, ворующие инженеры". (И.И. Орлову, 1899).

Вот она - прямая перекличка с вопросом героини Гарина-Михайловского матери Темы - "Где же хорошие люди?"

Однако "процесс идет". "Вы пишете: "не знаешь откуда чаять движения воды", - читаем в письме Чехова к Ф.Д. Батюшкову (1900). - А вы чаете? Движение есть, но оно, как движение земли вокруг солнца, невидимо для нас".

И еще из ощущений Чехова: "Не я виноват в своей болезни, и не мне лечить себя, ибо болезнь сия, надо полагать, имеет свои скрытые от нас хорошие цели и послана недаром..." (А.А. Суворину, 1892).

И все-таки процесс становился и видимым, и слышимым. Проблема человека, осознающего себя свободным, свободу как полноценное свое состояние, насущное для жизни и осмысленной деятельности, духовная раскрепощенность личности, раскрытие ценности каждого, необходимость опоры на накопленное культурой, все громче обозначаются в повестках дня. Пусть звучит все это еще декларативно, однако общечеловеческая потребность заявлена. Тот же Чехов в письме А.С. Суворину (1892) пишет: "Кто искренне думает, что высшие и отдаленные цели человеку нужны так же мало, как корове, что в этих целях "вся наша беда", тому остается кушать, пить, спать или, когда это надоест, разбежаться и хватить лбом об угол сундука".

Уже для многих на первый план выходит проблема этического. Хотя часто и определяется как "жажда эстетико-литературного". Для России, где в течение всего XIX века литература брала на себя почти весь груз интеллектуальных поисков нации, это понятно.

Но именно к Чехову в 1900 году обращается С.И. Дягилев: "Нам совершенно необходима помощь, подмога человека, стоящего вне нашей кружковщины и вместе с тем близкого нам, ценимого нами - такой человек - Вы. Согласитесь, что ни одно истинно литературное явление в России теперь не может быть вне Вас. Но я больше скажу, нам нужно не только Ваше участие, но Ваш интерес к делу, без которого Вы будете лишь сотрудником, но не руководителем, есть неутолимая жажда эстетико-литературного издания, центра, могущего объединить все искренне ищущее (подчеркнуто мной - В.П.) и столь гонимое отовсюду".

Упоминание о центре немаловажно. Впоследствии, уже после смерти Чехова, появятся и философские общества, и, скажем, такие объединения, как "Культура и свобода", созданная под эгидой М. Горького. Да и такое издание, как "Вехи".

...В связи с обществом "Культура и свобода" - маленькое отступление. Философ С.Франк предлагал издание "Вехи" поначалу назвать - "Культура и свобода". Не получилось. Но когда у С.Франка закрыли издаваемый им журнал, он основал новый и дал ему название "Свобода и культура" И, наконец, возникло общество "Культура и свобода". Справедливость восторжествовала: действительно - сначала ведь культура, и только потом - свобода.

Вернемся в наши дни.

Кто после долгого перерыва принимает на себя такое поисковое наследство восьмидесятников XIX столетия? То ли по иронии судьбы, то ли нет восьмидесятники XX века. И - двухтысячники, как назвала одна моя знакомая тех, кому предстоит, видимо, еще проявиться образом нового поколения российских созидателей.

Самые известные нынешние восьмидесятники (опять же - дети шестидесятников) располагаются в половодьях разливающейся реки российской демократии ближе к правому берегу, на самом его краешке. И именуют себя "Правым делом". Они полны оптимизма. Они только что добились заметных (и заслуженных) успехов на выборах в Думу. Я ценю их (относительную, правда) молодость. Мне нравятся их лица (прямо-таки героев и героинь чеховских пьес), прекрасно отличающиеся от круглоквадратной (вот уж живучесть российского чиновничьего гена) физиономии нашей политической жизни. За них хочется голосовать, за них можно голосовать... Но что-то настораживает.

Настораживает беспечность. Их словно не отягощают заботы духовные. Не до того. Все просто: освободите человека, не мешайте ему, и тогда он развернется. Иными словами: государство, знай свое место.

Не скажу, как кому, а мне они представляются явлением на российской политической сцене новых разночинцев. Оптимистические разночинцы нашего времени. Между прочим, я и вправду за них голосовал на последних выборах в Думу. Но не стоит обольщаться. На прошлых выборах президента я отдал голос Борису Ельцину, - против Зюганова (а так и за Явлинского мог бы). Теперь мне как избирателю моего толка нужно было, чтобы эти новые оптимистические разночинцы попали в Думу и чтобы там появилась их фракция. И считал это важным. Они же еще - наши дети, плоть от плоти шестидесятников. Через четыре года на следующих выборах они намерены не просто закрепить свой успех, а и... Стоп, ребята! Только в том случае, когда вы повзрослеете духовно. Иначе, если выборы опять будут хаотичные, я проголосую, скажем, (и другие, полагаю, тоже) за существование в Думе фракции социал-демократов. Пусть они сейчас и топчутся на месте. (Тоже, кстати, от фактического равнодушия к современной этической проблематике). Или - за "Союз реалистов", так много сил и времени до дефолта уделяющего в своей деятельности поддержке культуры, учился создавать систему поддержки.