Пятое измерение. На границе времени и пространства [заметки]
1
Предисловие к первому изданию «Записок…»
2
Предисловие к первому переводу романа на русский язык.
3
Ундервуд – О. Мандельштам, «1 января 1924 года».
4
«Звезда», впрочем, почти единственная была своевременна: см. № 8/99. Были и подарки: выставка в Литературном музее в Москве или публикации «К развалинам Чевенгура» Василия Голованова (см. «Общая газета», № 3 (373)).
5
Андрей Платонов. Ноев Ковчег. М.: Вагриус, 2006.
6
Предисловие к собранию сочинений писателя (издательство «Время», 2009 г.).
7
К первому отечественному изданию Ивана Баркова (1990).
8
Литературная матрица. Учебник, написанный писателями. СПб.: Лимбус Пресс, 2010.
9
Здесь стоит вспомнить, что при интерактивном опросе населения накануне двухсотлетия Пушкина (1999) в ответ на просьбу назвать хотя бы два стихотворения юбиляра едва ли не 80% русских читателей назвали «Белеет парус одинокий…»
10
Поразительна точность, с которой описана Лермонтовым общая ситуация вокруг дуэли, известная лишь в самых узких кругах высшего света. Толпы исследователей, копавшихся в обстоятельствах трагедии, лишь через век приблизились к тому, что Лермонтовым было зарисовано на лету.
11
Речь идет о стихотворении Ф. И. Тютчева «Безумие». – Прим. ред.
12
Очевидно, что в этом возрасте всех их начинали волновать одни и те же вопросы. Когда-то мне даже представлялось, что люди рождаются и до двадцати семи лет живут непрерывно – а к двадцати семи годам непрерывное и безмятежное развитие и накопление опыта приводит к качественному скачку, к осознанию системы мира, к необратимости жизни. С этого момента человек начинает «ведать, что творит», и «блаженным» уже больше быть не может. Полное сознание подвигает его на единственные поступки, логическая цепь от которых уже ненарушима, и если хоть раз будет нарушена, то это будет означать духовную гибель. Эта точка критична, конкретна и очень кратка по времени… и человек должен решить и избрать дальнейший путь, не опаздывая и потом уже не оглядываясь. Перед ним три дорожки, как перед богатырем. Бог, черт или человек. Или, может быть, Бог, человек, смерть. Или, может быть, Рай, Ад, Чистилище… Пушкин, Лермонтов и Тютчев выбрали из трех – каждый свою. Пушкин выбрал Бога (или у него хватило гения жить непрерывно до тридцати семи, что, в общем, одно и то же). Лермонтов предпочел смерть прерывности, повторности, духовной гибели. Тютчев продолжил жить прерывно.
13
Здесь и далее цит. по: Лермонтов в воспоминаниях современников. М., 1989. – Прим ред.
14
Беседа с Г. Гусевой (Другие берега. № 6. 1995).
15
К сожалению, это не так. – Прим. ред.
16
Для альманаха «Рубеж», Владивосток.
17
Предисловие к неосуществленному отечественному изданию.
18
Предисловие к книге Г. Гора «Корова» (М.: Независимая газета, 2001).
19
Житков Б. Виктор Вавич. М.: Независимая Газета, 1999.
20
О. Мандельштам. «Четвертая проза».
21
Гор Г. Большие пихтовые леса. Л.: Советский писатель, 1968; Битов А. Изображение и слово // Нева. № 8. 1970.
22
Новый мир, 1986, № 12.
23
ПЕРВАЯ МОЛИТВА НА Ай-Би-Эм. Вознесена 5 ноября 1992, Виссентшафтколлег, Берлин
Мы предлагаем не пытаться развивать себя, а просто понять, к какой большей области знания ты по-настоящему причастен. Вот и все. Вопрос, как начать, не равен вопрошанию, быть или не быть. Чувство никому не ведомого всеобщего совершенства является рудиментом веры, той ее части, что до сих пор дается с рождения. И не бойся остановки, потому что это и есть – вход [enter]. He ищи кнопку или ключ [key] – дверь [enter] не заперта. Вопрос, открыта ли она, приоткрыта, есть ли другая… пусть тебя это не волнует, не сейчас. Просто войди, ведь ты и есть ключ [key]. Просто войди [enter], и ты увидишь. Мы гарантируем, что будет пейзаж [screen]. Он напомнит тебе нечто, что ты видел, да забыл. Скажем, из детства, или из сна, или из предыдущего рождения. И, пожалуйста, не сомневайся ни в одной из реальностей. Еще не время знать, что входа не существует, а пейзаж, который ты видишь, это тот, в котором ты стоишь. Поэтому-то они и выглядят так похоже… как будто ты его уже видел. Но посмотри на экран, в который ты вглядываешься. Это – не зеркало, это – окно [window]. Та самая остановка, с которой мы начали, обманув тебя, что здесь нечего бояться.
(Пер. Е. Dommtch, Fordham.)
24
Дискуссия «Культура: народность и массовость» в «Литературной газете» (1982).
25
Предисловие к первому однотомнику М. Жванецкого «Год за два» (М., 1988).
26
Писано для голландцев, а получилось опять, что для самих только себя…
27
Записала для «Огонька» А. Лысенко.
28
Предисловие к книге Владимира Шинкарева.
29
Предисловие к книге О. и А. Флоренских.
30
Эссе о «противостоянии Петербурга и Москвы» для “Lettre international”.
31
Предисловие к сбонику прозы О. Мандельштама.
32
Телефильм «Конец пути» («Культура», 1999).
33
К 90-летию О. В. Волкова и В. В. Набокова («Новый мир», 1989).
34
Предисловие к сборнику «Круг» (1989).
35
Беседа с председателем совета Межрегиональной федерации астрологов, председателем Профессионального совета Московского союза астрологов, директором Академии астрологов Михаилом Борисовичем Левиным. Запись Н. Барсегян (Сентябрь 1992 года).
36
Царр – дерево (арм.).
37
Литературные манифесты западногерманских классицистов. М., 1980. С. 135–136.
38
Любопытно сопоставить этот комплимент Толстого (1857) с фетовскими эпитетами в адрес Тютчева (1859): «Лирическая деятельность тоже требует… безумной, слепой отваги… рядом с подобной дерзостью в душе поэта… громадно лирическая смелость, – скажу более, – дерзновенная отвага г. Тютчева…» Достоинство лирика – достоинство воина.
39
Статья «Художественность» для детской энциклопедии по литературоведению.
40
Черновики цитируются по изд.: Пушкин А. С. Медный всадник. Л.: Наука, 1978 (Лит. памятники).
41
См.: Казаков Ю. Поедемте в Лопшеньгу. М., 1983. С. 532.
42
См. С. 119 «Муза прзы».
43
«Литературная газета», к 80-летию Д. Хармса.
44
Предисловие к книге Р. Габриадзе «Пушкин за границей. Вып. 1. Пушкин в Испании» (Париж: Синтаксис, 1989).
45
Послесловие к книге Л. Н. Толстого «Хаджи-Мурат» (М.: Фортуна ЭЛ, 2011).
46
Выступление на конференции «Мой Толстой» 15.11.2008 в Харденберге (Германия).
47
«… Куст “татарина” состоял из трех отростков. Один был оторван, и, как отрубленная рука, торчал остаток ветки. На других двух было на каждом по цветку. Цветки эти когда-то были красные, теперь же были черные. Один стебель был сломан, и половина его, с грязным цветком на конце, висела книзу; другой, хотя и вымазанный черноземной грязью, все еще торчал кверху. Видно было, что весь кустик был переехан колесом и уже после поднялся и потому стоял боком, но все-таки стоял. Точно вырвали у него кусок тела, вывернули внутренности, оторвали руку, выкололи глаз. Но он все стоит и не сдается человеку, уничтожившему всех его братий кругом его.
“Экая энергия! – подумал я. – Все победил человек, миллионы трав уничтожил, а этот все не сдается”».
48
Послесловие к книге М. М. Зощенко «Сентиментальные повести» (М.: ЯникО, 1994).
49
Начало эссе «День Исаича».
50
Журнал «Соло» № 6 (Москва, 1991).
51
Журнал «Театр», к 50-летию А. Вампилова.
52
Предисловие к первой отечественной публикации «Школы для дураков» («Октябрь», 1989, № 3).
53
Предисловие к первой публикации поэта («Новый мир», 2005, № 1).
54
Предисловие к книге С. Вольфа «Розовощекий павлин». (М.: Два мира прин, 2001).
55
Написано по поводу выхода книги Соломона Волкова «История культуры. Санкт Петербург» (Нью-Йорк, 1995).
«Хорошо бы начать книгу, которую надо писать всю жизнь», — написал автор в 1960 году, а в 1996 году осознал, что эта книга уже написана, и она сложилась в «Империю в четырех измерениях». Каждое «измерение» — самостоятельная книга, но вместе они — цепь из двенадцати звеньев (по три текста в каждом томе). Связаны они не только автором, но временем и местом: «Первое измерение» это 1960-е годы, «Второе» — 1970-е, «Третье» — 1980-е, «Четвертое» — 1990-е.Первое измерение — «Аптекарский остров» дань малой родине писателя, Аптекарскому острову в Петербурге, именно отсюда он отсчитывает свои первые воспоминания, от первой блокадной зимы.«Аптекарский остров» — это одноименный цикл рассказов; «Дачная местность (Дубль)» — сложное целое: текст и рефлексия по поводу его написания; роман «Улетающий Монахов», герой которого проходит всю «эпопею мужских сезонов» — от мальчика до мужа.
Роман «Пушкинский дом» критики называют «эпохальной книгой», классикой русской литературы XX века. Законченный в 1971-м, он впервые увидел свет лишь в 1978-м — да и то не на родине писателя, а в США.А к российскому читателю впервые пришел только в 1989 году. И сразу стал культовой книгой целого поколения.
В «Нулевой том» вошли ранние, первые произведения Андрея Битова: повести «Одна страна» и «Путешествие к другу детства», рассказы (от коротких, времен Литературного объединения Ленинградского горного института, что посещал автор, до первого самостоятельного сборника), первый роман «Он – это я» и первые стихи.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Новый роман Андрея Битова состоит из нескольких глав, каждая из которых может быть прочитана как отдельное произведение. Эти тексты написал неизвестный иностранный автор Э. Тайрд-Боффин о еще менее известном авторе Урбино Ваноски, а Битов, воспроизводя по памяти давно потерянную книгу, просто «перевел ее как переводную картинку».Сам Битов считает: «Читатель волен отдать предпочтение тому или иному рассказу, но если он осилит все подряд и расслышит эхо, распространяющееся от предыдущему к следующему и от каждого к каждому, то он обнаружит и источник его, то есть прочтет и сам роман, а не набор историй».
В книгу включены повести разных лет, связанные размышлениями о роли человека в круге бытия, о постижении смысла жизни, творчества, самого себя.
В этой работе мы познакомим читателя с рядом поучительных приемов разведки в прошлом, особенно с современными приемами иностранных разведок и их троцкистско-бухаринской агентуры.Об автореЛеонид Михайлович Заковский (настоящее имя Генрих Эрнестович Штубис, латыш. Henriks Štubis, 1894 — 29 августа 1938) — деятель советских органов госбезопасности, комиссар государственной безопасности 1 ранга.В марте 1938 года был снят с поста начальника Московского управления НКВД и назначен начальником треста Камлесосплав.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Как в конце XX века мог рухнуть великий Советский Союз, до сих пор, спустя полтора десятка лет, не укладывается в головах ни ярых русофобов, ни патриотов. Но предчувствия, что стране грозит катастрофа, появились еще в 60–70-е годы. Уже тогда разгорались нешуточные баталии прежде всего в литературной среде – между многочисленными либералами, в основном евреями, и горсткой государственников. На гребне той борьбы были наши замечательные писатели, художники, ученые, артисты. Многих из них уже нет, но и сейчас в строю Михаил Лобанов, Юрий Бондарев, Михаил Алексеев, Василий Белов, Валентин Распутин, Сергей Семанов… В этом ряду поэт и публицист Станислав Куняев.
«…Церковный Собор, сделавшийся в наши дни религиозно-нравственною необходимостью, конечно, не может быть долгом какой-нибудь частной группы церковного общества; будучи церковным – он должен быть делом всей Церкви. Каждый сознательный и живой член Церкви должен внести сюда долю своего призвания и своих дарований. Запросы и большие, и малые, как они понимаются самою Церковью, т. е. всеми верующими, взятыми в совокупности, должны быть представлены на Соборе в чистом и неискажённом виде…».
Статья посвящена положению словаков в Австро-Венгерской империи, и расстрелу в октябре 1907 года, жандармами, местных жителей в словацком селении Чернова близ Ружомберока…
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
«Империя в четырех измерениях» – это книга об «Империи», которой больше нет ни на одной карте. Андрей Битов путешествовал по провинциям СССР в поиске новых пространств и культур: Армения, Грузия, Башкирия, Узбекистан… Повести «Колесо», «Наш человек в Хиве, или Обоснованная ревность» и циклы «Уроки Армении», «Выбор натуры. Грузинской альбом» – это история народов, история веры и войн, это и современные автору события, ставшие теперь историей Империи.«Я вглядывался в кривую финскую березку, вмерзшую в болото родного Токсова, чтобы вызвать в себе опьянение весенним грузинским городком Сигнахи; и топтал альпийские луга, чтобы утолить тоску по тому же болоту в Токсове».
«Пушкинский том» писался на протяжении всего творческого пути Андрея Битова и состоит из трех частей.Первая – «Вычитание зайца. 1825» – представляет собой одну и ту же историю (анекдот) из жизни Александра Сергеевича, изложенную в семи доступных автору жанрах. Вторая – «Мания последования» – воображаемые диалоги поэта с его современниками. Третья – «Моление о чаше» – триптих о последнем годе жизни поэта.Приложением служит «Лексикон», состоящий из эссе-вариаций по всей канве пушкинского пути.
Роман-странствие «Оглашенные» писался двадцать лет (начатый в начале 70-х и законченный в 90-х). По признанию автора, «в этой книге ничего не придумано, кроме автора». Это пазл, сложенный из всех жанров, испробованных автором в трех предыдущих измерениях.Автор знакомит читателя с главными солдатами Империи: биологом-этологом Доктором Д., предлагающем взглянуть на венец природы глазами других живых существ («Птицы, или Новые сведения о человеке»), и художником-реставратором Павлом Петровичем, ищущем свою точку на картине Творца («Человек в пейзаже»)