Пятнистая смерть - [9]
Весна. В предгорьях пашут землю. Отсеются, переждут, соберут скороспелый и скудный урожай ячменя и уйдут на все лето со стадами в степь. Эх! Одни — на вольном ветру, что пахнет юной полынью… Другие, точно рабы, вынуждены томиться меж глинобитных оград, выскабливать грязь из-под спесивых «освободителей от мадского ига». Убежать бы, но отсюда не убежишь — стерегут зорко.
…В чем же провинился Гадат?
Когда молодой перс Михр-Бидад проходил по двору, столь же молодой дах Гадат не успел достаточно быстро вскочить с корточек и не сумел отвесить достаточно низкий поклон.
— Я, Михр-Бидад, перс, сын перса, арий! — распинался Михр-Бидад. — А ты кто? Слуга мой!
Михр-Бидад от природы был тощ, долговяз и жилист. Служба в отряде щитоносцев согнула ему спину — чтобы как следует прикрыться щитом, воинам этого рода войск приходится постоянно горбиться, что исподволь перерастает в неисправимую привычку. Так и говорят — сутул, как щитоносец. Нос Михр-Бидада походил на крюк. Перс, сын перса, напоминал сарыча.
Потрясая дубинкой и взмахивая, будто крыльями, широченными рукавами хитона арий свирепо кружился над добычей, и Гадат — плотно сбитый, как буйвол, детина — все ниже опускал черноволосую голову.
— Ты когда-нибудь научишься почитать хозяина? — грозно вопросил Михр-Бидад.
Гадат, закрыв глаза и сцепив зубы, качнул головой вперед.
— Не будешь впредь держаться передо мною точно старый тупой бык?
Гадат, открыв глаза и оскалив зубы, замотал головой из стороны в сторону.
— Не будешь?
— Нет!
— Не будешь?
— Нет!!
— Не будешь?
— Нет!!!
— То-то же! — Перс сунул палку под мышку, слегка пнул даха в нос, скучающе зевнул и отвернулся.
…С грохотом распахнулись ворота. Во двор влетел на взмыленном коне обливающийся потом всадник. Конь, всхрапывая, закружился, словно укушенный черным пауком, на гладкой, как поднос, глинистой площадке.
Усталый всадник неловко спрыгнул, упал, живо поднялся и побежал, прихрамывая, через двор.
— Волки за ним гнались, что-ли? — удивился Михр-Бидад. — Вон как запарился. Наверное, — он повернулся к дахам и нахмурился, — опять ваши родичи взбунтовались. Берегитесь! С первых снимем черепа. Затем и согнали вас сюда, чтоб остальные смирно сидели в своих вонючих шатрах. Ты! Как тебя — Гадат? — хватит бездельничать. Встань, поводи лошадь. Дым валит от нее, не видишь?..
— Михр-Бидад! Хоу, Михр-Бидад! — послышался строгий голос из раскрытых дверей невысокого глинобитного дома, где жил Раносбат, начальник персидских войск, размещенных в Ниссайе [5].
— Ха! — отозвался Михр-Бидад.
— К Раносбату.
Михр-Бидад встрепенулся:
— Бегу!
— И еще хотят, чтоб мы дрались за них! — прохрипел Гадат, провожая перса тяжелым взглядом темнокарих глаз. — Арий! А я кто — обезьяна?
— Тихо! — шепнул предостерегающе дах-старик, главный заложник. Поговорим ночью. Иди поводи коня, чтоб не было хуже.
— Верблюд паршивый! — Гадат осторожно потер ушибленную руку, скрипнул зубами, ожесточенно сплюнул. — Я б ему сразу горб выправил. Одним бы ударом печень вышиб через рот.
— Тихо. Всему свое время…
Раносбат — носатый грузный перс в просторной алой рубахе с длинными рукавами, в необъятной узорчатой юбке с подолом, пропущенным сзади меж ног и подоткнутым спереди под серебряный пояс, в короткой пестротканой накидке, надетой через голову, — сидел, скрестив ноги, на красном затоптанном ковре и лениво жевал сухие янтарные абрикосы без косточек.
Михр-Бидад, оставив палку за порогом, шагнул в низкую комнату, четко стукнул каблуком о каблук, выкинул, по старому обычаю, правую руку перед собой («Посмотри на мою открытую ладонь — она без оружия») и бодро гаркнул:
— Хайра! Успех и удача.
— Спх… дач… — не переставая жевать, проворчал Раносбат в ответ на доброе пожелание. — Поди-ка сюда, поди-ка сюда, я говорю.
Две дуги его широких, необыкновенно густых бровей сдвинулись на крутом переносье.
Михр-Бидад почтительно приблизился к начальнику, присел на корточки, заботливо расправил на левом плече вышитую свастику — древний арийский знак.
— Ты чего расшумелся, сын ослицы? — Огромные, черные, продолговатые глаза Раносбата сердито сверкнули из-под толстых, тяжело нависших век. Чего расшумелся, я спрашиваю? Чего расшумелся ты?
Он говорил не торопясь, как бы нехотя. Гудел тягуче, скорей добродушно, чем со злостью: «Чего-о расшуме-е-елся ты-ы…» Оробевший Михр-Бидад выпрямился и, оттопырив локти, приложил ладони у бедрам.
— Ничтожный дах оскорбил меня. Ты же сам учил нас…
— Учи-и-ил! Нужно знать ме-е-еру. Вдруг — война. Захотят эти дахи-махи идти в бой, если мы на каждом шагу будем пинать их в нос?
Михр-Бидад пожал плечами:
— Не захотят — бичами погоним. Что за диво?
— Легко тебе говори-и-ить! Взбунтуются — кто перед царем будет отвечать? Я или ты, сын ослицы-ы-ы?
Михр-Бидад удивленно посмотрел на Раносбата. Наверное, гонец принес плохую весть. Молодой перс развел руками:
— И чего ты привязался ко мне, начальник? Ругаешься, будто я стрелу потерял или в дозор сходить поленился.
— Ну, ну! — прикрикнул Раносбат. — Закрой рот. Рот закрой, говорю. Рот закрой. Помалкивай. Затем ругаюсь, чтобы понял ты: умный хозяин знает, когда прибить мула, когда приласкать. Уразумел, щенок?
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Многострадальная земля Турана (Средняя Азия) за долгие века встречала немало завоевателей. И когда однажды с горных перевалов на равнины хлынула закованная в бронзу непобедимая армия Искандера Двурогого, сына Филиппа Македонского, на пути завоевателей встала маленькая и гордая Согдиана под предводительством отважного вождя Спантамо.Читайте один из лучших романов известного писателя-историка Явдата Ильясова!
К 55 годам Марк Лициний Красс достиг вершин власти, славы и богатства. Он стал членом триумвирата вместе с Юлием Цезарем и Гнеем Помпеем — то есть фактическим правителем Римской республики. Его состояние было сравнимо с казной Вечного города. Но Крассу хотелось большего. Став консулом Сирии, он тут же развернул подготовку к войне с Парфией, в то время имевшей с Римом договор о дружбе. Вероломно вторгшись в Месопотамию, Красс захватил и ограбил несколько городов, в том числе и знаменитый храм Анахиты — богини-матери, устроив в нем свою ставку.
— Почему вы копаетесь в седой древности, кому это нужно? — Такой вопрос нередко задают Явдату Ильясову и устно, и со страниц печатных органов, в критических замечаниях. Между тем, на подобный вопрос давно и хорошо ответил Ф. Энгельс в своей книге «Анти-Дюринг»:«Седая древность» при всех обстоятельствах останется для всех будущих поколений необычайно интересной эпохой, потому что она образует основу всею позднейшего более высокого развития, потому что она имеет своим исходным пунктом выделение человека из животного царства, а своим содержанием — преодоление таких трудностей, которые никогда уже не встретятся будущим ассоциированным людям».Этим емким и точным определением и руководствовался писатель Я.
Повесть о трудной судьбе, удачах и неудачах беспутного шейха, поэта, ученого, несравненного Абуль-Фатха Омара Хайяма Нишапурского, жил такой когда-то на земле…Стихи Омара Хайяма даны в переводах О. Румера и И. Тхоржевского.
Знаменитый поэт, астроном, математик Омар Хайям (1048-1131) перенес за долгую жизнь много тяжелых испытаний: наветы и опалу, бедность и непонимание со стороны окружающих. Однако ни разу он не изменил себе. Своим талантом, знаниями, прогрессивными устремлениями он боролся за справедливость. За столетия имя Омара Хайяма обросло многочисленными легендами, подчас маловероятными. В повестях Явдата Ильясова делается смелая попытка прояснить сложный образ ученого и поэта.
В 1-й том Собрания сочинений Ванды Василевской вошли её первые произведения — повесть «Облик дня», отразившая беспросветное существование трудящихся в буржуазной Польше и высокое мужество, проявляемое рабочими в борьбе против эксплуатации, и роман «Родина», рассказывающий историю жизни батрака Кржисяка, жизни, в которой всё подавлено борьбой с голодом и холодом, бесправным трудом на помещика.Содержание:Е. Усиевич. Ванда Василевская. (Критико-биографический очерк).Облик дня. (Повесть).Родина. (Роман).
В 7 том вошли два романа: «Неоконченный портрет» — о жизни и деятельности тридцать второго президента США Франклина Д. Рузвельта и «Нюрнбергские призраки», рассказывающий о главарях фашистской Германии, пытающихся сохранить остатки партийного аппарата нацистов в первые месяцы капитуляции…
«Тысячи лет знаменитейшие, малоизвестные и совсем безымянные философы самых разных направлений и школ ломают свои мудрые головы над вечно влекущим вопросом: что есть на земле человек?Одни, добросовестно принимая это двуногое существо за вершину творения, обнаруживают в нем светочь разума, сосуд благородства, средоточие как мелких, будничных, повседневных, так и высших, возвышенных добродетелей, каких не встречается и не может встретиться в обездушенном, бездуховном царстве природы, и с таким утверждением можно было бы согласиться, если бы не оставалось несколько непонятным, из каких мутных источников проистекают бесчеловечные пытки, костры инквизиции, избиения невинных младенцев, истребления целых народов, городов и цивилизаций, ныне погребенных под зыбучими песками безводных пустынь или под запорошенными пеплом обломками собственных башен и стен…».
В чём причины нелюбви к Россиии западноевропейского этносообщества, включающего его продукты в Северной Америке, Австралии и пр? Причём неприятие это отнюдь не началось с СССР – но имеет тысячелетние корни. И дело конечно не в одном, обычном для любого этноса, национализме – к народам, например, Финляндии, Венгрии или прибалтийских государств отношение куда как более терпимое. Может быть дело в несносном (для иных) менталитете российских ( в основе русских) – но, допустим, индусы не столь категоричны.
Тяжкие испытания выпали на долю героев повести, но такой насыщенной грандиозными событиями жизни можно только позавидовать.Василий, родившийся в пригороде тихого Чернигова перед Первой мировой, знать не знал, что успеет и царя-батюшку повидать, и на «золотом троне» с батькой Махно посидеть. Никогда и в голову не могло ему прийти, что будет он по навету арестован как враг народа и член банды, терроризировавшей многострадальное мирное население. Будет осужден балаганным судом и поедет на многие годы «осваивать» колымские просторы.
В книгу русского поэта Павла Винтмана (1918–1942), жизнь которого оборвала война, вошли стихотворения, свидетельствующие о его активной гражданской позиции, мужественные и драматические, нередко преисполненные предчувствием гибели, а также письма с войны и воспоминания о поэте.