Пятница, когда раввин заспался - [47]

— Ее кто-то поцарапал?

Вместе ответа раввин рассеянно обнял жену за талию. Мириам нежно улыбнулась ему, но раввин, похоже, не заметил этого. Протянув руку, он распахнул дверцу машины.

— В чем дело, Дэвид?

Раввин теребил нижнюю губу и разглядывал салон автомобиля. Затем, ни слова не говоря, наклонился и поднял жену на руки.

— Дэвид!

Спотыкаясь, он приблизился со своей ношей к открытой дверце машины. Мириам захихикала. Раввин попытался усадить её.

— Расслабься и откинь голову назад, — попросил он.

Но вместо этого Мириам обняла его за шею и прижалась к щеке мужа.

— Мириам, пожалуйста.

Она ткнулась носом ему в ухо.

— Я пытаюсь…

Мириам игриво поболтала ногами.

— Эх, видел бы нас сейчас мистер Вассерман.

— Развлекаетесь?

Они обернулись. В воротах гаража стоял улыбающийся Хью Лэниган.

Раввин поспешно поставил жену на пол. Он чувствовал себя круглым дураком.

— Я хотел провести опыт, — сказал он. — Не так-то просто усадить в машину бесчувственное тело.

Лэниган кивнул.

— Да, но, хотя девушка, вероятно, весила побольше, чем миссис Смолл, Бронштейн намного крупнее вас, рабби.

— Полагаю, в этом все дело, — сказал раввин, вводя Лэнигана в свой кабинет.

— Ну, как вам понравился Бронштейн?

— Кажется, сегодня я узнал его получше. Такой человек едва ли совершил бы…

— Рабби, рабби, — раздраженно перебил его Лэниган. — Если бы вы повидали столько преступников, сколько их видел я, то знали бы, что наружность не имеет значения. Думаете, у вора вороватый вид, а у мошенника бегают глаза? Черта с два! Прямой открытый взгляд — его рабочий инструмент. Таких, как вы, называют книжниками, а раввины, наверное, книжники вдвойне. Я и сам очень уважаю и книги, и книгочеев, но в подобного рода делах важен житейский опыт, а не начитанность.

— Но, если наружность и повадка обманчивы, стало быть, они неважны, — мягко проговорил раввин. — В таком случае мне трудно понять, как действует суд присяжных. Что же тогда лежит в основе их решений?

— Улики, рабби. Математически выверенные улики, если они есть. А если нет, то степень вероятности.

Раввин медленно кивнул и вроде бы невпопад спросил:

— Вы знаете что-нибудь о нашем Талмуде?

— Это свод законов, правильно? Он имеет какое-то отношение к происходящему?

— Строго говоря, это не свод законов. Наш свод законов — книга Моисеева, а Талмуд — толкование этих законов. Не думаю, что он напрямую связан с вашим нынешним расследованием, но могу и ошибаться, ибо в Талмуде найдется все что угодно. Сейчас я имею в виду не столько его содержание, сколько методику изучения. Когда я был подростком и только поступил в богословскую школу, все предметы — иврит, грамматика, литература, скрижали — преподавались самым обычным способом, как дисциплины в светской школе. То есть, мы сидели за партами, а учитель — за большим столом на возвышении. Он писал на доске, задавал вопросы, выслушивал ответы, давал домашние задания. Но, когда мы начали проходить Талмуд, методика преподавания изменилась. Представьте себе громадный стол, за которым сидят ученики. Во главе стола — учитель с длиннющей бородой патриарха. Мы читаем отрывок, какой-нибудь короткий постулат закона, а засим следуют возражения, объяснения, доводы раввинов древности и, наконец, верное толкование отрывка. Еще не совсем понимая, что делаем, мы начинаем выдвигать собственные доводы, возражать, отмечать тончайшие различия, расставлять акценты, выписывать логические кренделя. Иногда учитель выступал как защитник того или иного постулата, а мы засыпали его вопросами и возражениями. Наверное, приблизительно так же травят медведей: не успевает могучий зверь сбросить одну шавку, как в него впиваются клыки следующей. В ходе спора вас осеняют все новые идеи. Помнится, я изучал параграф, в котором говорилось, как оценивать ущерб от пожара, возникшего, когда из-под молота кузнеца вылетела искра. На этот абзац мы потратили целых две недели, а когда, наконец, неохотно перешли к следующему, чувство было такое, словно мы ещё толком и не начинали изучать вопрос. Талмуд оказал огромное влияние на всех нас. Величайшие еврейские ученые штудировали его всю жизнь, и не потому, что точное толкование закона помогало разрешать житейские затруднения. Нет, многие статьи закона омертвели и утратили прикладное значение. Дело было в другом: Талмуд — увлекательная гимнастика ума. Он помогает рождать идеи.

— И вы предлагаете приложить его к решению нынешней головоломки?

— А почему бы и нет? Давайте рассмотрим вашу версию с точки зрения совокупности вероятностей и убедимся, что она достаточно прочна.

— Что ж, давайте.

Раввин вскочил со стула и принялся расхаживать по комнате.

— Начнем не с трупа, а с сумочки, — решил он.

— Почему?

— А что нам мешает?

Лэниган пожал плечами.

— Ладно, вы — учитель.

— Сумочка — более благодатное поле для исследований, хотя бы потому, что к ней имеют отношение три человека. В отличие от трупа за стеной, с которым связаны только двое — сама убитая и её убийца, — с сумочкой связан ещё и я, потому что она была обнаружена в моей машине.

— Что ж, неплохо.

— Итак, почему сумочка была оставлена там, где её нашли? Какие существуют возможности? Ее могла оставить сама девушка. Или убийца. Или третье лицо, неизвестное, ни в чем не заподозренное и доселе не попавшее в поле нашего зрения.