Пятнадцать жизней Гарри Огаста - [4]

В моей третьей жизни приближающаяся смерть приемной матери дала мне определенную жизненную цель. Она состояла в том, чтобы попытаться предотвратить эту смерть. Поскольку я мог объяснить происходящее только тем, что Всевышний за что-то сердит на меня, я вполне искренне решил, что, совершая благие, богоугодные поступки, смогу изменить ход событий, разорвать тот порочный круг, по которому они развивались. Не совершив никаких преступлений и вообще ничего такого, что, на мой взгляд, требовало искупления, я полностью сконцентрировался на том, чтобы как-то угодить Харриет, облегчить ее существование. Именно это подсказал мне рассудок пятилетнего ребенка (за которым незримо стоял опыт двух уже прожитых жизней).

Я без конца молился за здоровье Харриет и пытался помогать ей. Это, помимо всего прочего, давало мне возможность переносить чудовищную скуку школьных занятий. Что же касается моего приемного отца, то он был слишком занят, чтобы следить за моим времяпрепровождением. Я очень много узнал о том, как жила и чем занималась моя приемная мать, когда Патрика не было дома. Именно тогда у меня впервые возникло подозрение, что я не являюсь ему родным сыном.

Когда Харриет Огаст умерла в моей третьей жизни, на похороны собралась вся семья Халнов. Мой приемный отец произнес короткую надгробную речь. Я стоял рядом с ним – семилетний мальчик, одетый в черный пиджачок и брюки, принадлежащие моему кузену Клементу Халну. Он был на три года старше меня и в моих предыдущих жизнях любил задирать меня в те моменты, когда вспоминал о моем существовании. Констанс Халн, тяжело опираясь на трость с ручкой из слоновой кости, сказала несколько слов о верности Харриет своему долгу, о ее порядочности и силе духа и выразила сочувствие членам семьи усопшей. Александра Халн сказала, что я должен крепиться. Виктория Халн, наклонившись, поочередно ущипнула меня за обе щеки, вызвав у меня безотчетное желание укусить ее за обтянутые черными перчатками пальцы. Рори Халн молча смотрел на меня. Точно так же он смотрел на меня на похоронах Харриет в моей первой жизни. Его взгляд был слишком пристальным, но тогда я, мальчик в одежде с чужого плеча, был подавлен горем, которое никак не мог выразить, и потому не обратил на это внимания. В третьей жизни я поймал этот его взгляд и увидел в нем, словно в зеркале, самого себя – точнее того, кем я стану.

Вы знали меня не во все этапы моей жизни, поэтому позвольте мне описать себя более подробно.

В раннем детстве волосы у меня были рыжеватые. Со временем они несколько изменили свой цвет и приобрели оттенок, который доброжелательные люди, вероятно, назвали бы золотисто-каштановым. Однако на самом деле моя шевелюра была самого настоящего морковного цвета. Это было заложено в моих генах, которые также обеспечили мне хорошие зубы и идеальное зрение. В детстве я был довольно тщедушным ребенком и ростом уступал большинству своих сверстников – виной тому была не столько наследственность, сколько плохое питание. Однако когда мне исполнилось одиннадцать, я начал быстро расти. Так продолжалось до пятнадцати лет. К этому времени внешне я, к счастью, уже выглядел как большинство восемнадцатилетних юношей.

В молодости я носил довольно неопрятную бороду – такую же, как мой приемный отец Патрик. Через некоторое время, однако, я понял, что это сопряжено с рядом неудобств, и стал регулярно бриться. В результате выяснилось, что я очень похож на своего родного отца. У меня были такие же, как у него, светло-серые глаза, маленькие уши, кудри и довольно крупный нос, в пожилом возрасте подверженный частым насморкам, гаймориту и прочим неприятностям, – пожалуй, худшее из того, что досталось мне на память от Рори Хална. Выглядит мой нос, должен признать, не лучшим образом. Дело тут не в его размере, а скорее в форме. Он слишком вздернутый – настолько, что это кажется несколько неестественным. Не раз случалось так, что малыши, увидев его, начинали плакать, поскольку на картинках в детских книжках такие носы часто бывают у колдунов и злых волшебников. В старости мои волосы стали совсем седыми и цветом напоминали изображение на фотографическом негативе. Говорят, впрочем, что многие люди седеют сравнительно молодыми из-за стресса и остановить этот процесс невозможно ни при помощи лекарств, ни какими-либо другими средствами. В возрасте пятидесяти одного года мне потребовались очки для чтения. К несчастью, мой шестой десяток пришелся на 70-е годы XX века, весьма неблагоприятный период с точки зрения моды, но я, как и многие мои ровесники, стал отдавать предпочтение комфортным для себя одежде и аксессуарам и потому выбрал весьма скромные очки в старомодной оправе. Когда они сидят у меня на носу, я, глядя на себя в зеркало, кажусь себе очень похожим на пожилого университетского профессора. Лицо, которое я вижу в зеркале, ко времени третьих похорон Харриет я изучил довольно хорошо – для этого у меня было много десятков лет. Это лицо Рори Эдмонда Хална, стоящего над гробом женщины, которая не была мне родной матерью, и пристально глядящего на меня.