Пятнадцать тысяч монет - [36]

Упрямец все перевернул вверх дном.

Далее следовала приписка: «Написано неизвестным автором, скорбящим о том, что творится вокруг». Ван Ань-ши не находил слов выразить свои чувства. У него сразу пропало желание пить чай, и он поспешно вышел. Пройдя несколько сот шагов, он очутился перед даосским монастырем.

— Давайте зайдем осмотрим монастырь и тем скоротаем время, — предложил он своему спутнику.

Они миновали главный вход и очутились во внутреннем помещении. И как раз в тот момент, когда Ван Ань-ши решил помолиться, но еще не успел войти в зал, где приносят жертвы предкам, он увидел приклеенную к красной стене полоску желтой бумаги. На ней были написаны следующие стихи:

Пять честных поколений неизменно

Вели страну к порядку и покою.

Но власть попала в руки человеку,

Что все по-своему старался изменить.

Как будто верил он в премудрость И и Чжоу,

Как будто правил он, как Яо и как Шунь!

Изгнал сановников, что до него служили,

Народ законами жестоко угнетал.

И думал, что ему готов под старость

В «Гнезде спокойствия и радости» приют…

Не знал он, что тяньцзиньская кукушка

Ему гораздо раньше прокукует.

Последние строки этого стихотворения говорили о знаменитом ученом Шао Юне, или Яо-фу, который выдвинулся во времена прежнего императора Инцзуна.^{134} Шао Юн был очень сведущ в математике и познал ее от начала и до конца. Свое жилище он именовал «Гнездом спокойствия и радости». Однажды вместе со своим гостем он проходил по Тяньцзиньскому мосту в Лояне.^{135} Вдруг до них донесся голос кукушки, и Яо-фу печально произнес: «Ныне в Поднебесной беспорядок!» Гость спросил, что это значит, и Яо-фу объяснил ему:

— Когда в Поднебесной все идет как положено, то воздух движется с севера на юг, но когда в Поднебесной возникают беспорядки, воздух начинает двигаться с юга на север. В Лояне давно уже не было кукушек, теперь они вдруг появились, и это свидетельствует о том, что воздух движется ныне с юга на север. Не так давно император, как всем известно, назначил министром южанина, и тот так перепутал законы, принятые прежними императорами, что династия Сун до конца своих дней не вернет стране былого спокойствия.

Все это относилось к Ван Ань-ши.

Ван Ань-ши, прочитав стихотворение, спросил у даоса, курившего благовония:

— Кто написал эти стихи? Почему он не оставил подписи?

— Несколько дней назад здесь проходил один человек, — сказал даос. — Он потребовал листок бумаги, написал это стихотворение и приклеил его к стене. Он сказал нам, что порицает в нем какого-то упрямого министра.

Ван Ань-ши сорвал листок со стихами, сунул его в рукав и молча вышел. Он вернулся на постоялый двор и всю ночь провел в тоске.

К пятой страже, когда прокричали петухи, явились носильщики паланкина и с ними погонщик, который тянул за собой на веревке мула и осла. Ван Ань-ши, как всегда непричесанный и неопрятный, сел в паланкин, Цзян Цзюй оседлал осла, а мула уступили двум слугам, чтобы они ехали на нем по очереди. Так они проехали более сорока ли. Когда время близилось к полудню, они въехали в какое-то селение. Цзян Цзюй сошел с осла и, поровнявшись с паланкином, сказал:

— Пора обедать, господин министр.

Ван Ань-ши нездоровилось, а потому он вез с собою пилюли, сухое печенье, плиточный чай.

— Принесите мне чашку кипятку, — сказал он подчиненным, — а сами идите обедать.

Ван Ань-ши заварил себе чай, выпил его и съел немного печенья. Остальные еще обедали, когда Ван Ань-ши, наскоро закусив, вышел во двор. На глинобитной стене он увидал написанное мелом восьмистишие:

Правителем скромным уезда Инь

   Он начал свой жизненный путь.

Затем постарались значенье его

   Как можно сильнее раздуть.

«Фальшивого распознаватель» — Су

   Всех раньше его разгадал.

Немало о нем написавший Ли

   Изнанку его показал.

Он тем, кто талантлив и честен был,

   Внушал недоверье и страх.

Ничтожные люди, пустые льстецы

   Носили его на руках.

Всего ненавистнее были для всех

   Порочные три «не стоит»!

А память о темных и злых делах

   И время нескоро смоет.

Сняв туфли с левой ноги, Ван Ань-ши принялся затирать подошвой стихи. Он тер до тех пор, пока иероглифы не стали совсем неразборчивы.

Когда все пообедали, Ван Ань-ши снова сел в паланкин, и они отправились дальше. Через тридцать ли им встретилась почтовая станция.

— Здесь можно остановиться на ночлег, — доложил Цзян Цзюй. — Эта станция очень просторна и устроена специально для чиновников.

— Вы забыли, что я говорил вам вчера? — сказал Ван Ань-ши. — Если мы остановимся на этой станции, мы возбудим любопытство и начнутся расспросы. Нам надо вернуться в деревню, которую мы миновали, и остановиться в обычном доме — только тогда мы сможем провести ночь спокойно.

Они снова пустились в путь и прошли еще пять с лишним ли. Солнце уже совсем клонилось к закату, когда они очутились перед деревенским домом. То была крытая соломой жалкая хижина с бамбуковой оградой. Дверные створки из палок были наполовину закрыты. Ван Ань-ши велел Цзян Цзюю пойти одному и попроситься на ночлег. Цзян Цзюй толкнул дверь и вошел в дом. Там был только один старик. Он вышел навстречу, опираясь на палку, и спросил, что нужно проезжим.