Пятна на солнце - [7]

Перед самой войной его направили в Китай военным советником к Чай Кайши. Тогда ему казалось, что жизнь удалась: он был далеко от Советского Союза, где шла то партийная, то военная чистка. Однако это счастливое затишье продолжалось недолго. Приказом Генерального штаба РККА он был отозван из Китая. Сам Чан-Кайши высоко оценил службу своего военного советника: перед самым отъездом вручил ему Орден Золотого Дракона и, сняв с руки массивные золотые часы, подарил их ему под аплодисменты государственных чиновников и представителей советского посольства.

Эти высокие награды китайского правительства не остались незамеченными генералитетом РККА. Многие знакомые генералы радовались за него, но были и другие, которые не только не скрывали своей зависти, но и пылали ненавистью к нему. При пересечении государственной границы СССР — Китай, когда поезд остановился на станции Алма-Ата, к ним в купе вошли три сотрудника НКВД в штатских костюмах.

— Товарищ Власов? Андрей Андреевич? — обратился к нему один из мужчин, одетый в светлый костюм и шляпу.

— Да, а в чем дело? Кто вы? — поинтересовался он у них.

— Мы из НКВД. Вот мое удостоверение, — произнес мужчина и протянул ему служебный документ. — Я прошу передать нам награды, которые вручил вам Чан-Кайши. Это приказ наркома.

В купе повисла мертвая тишина, прерываемая лишь только стуком колес поезда.

— На каком основании? — возразила жена Власова. — Вы не имеете права…

Мужчина так на нее взглянул, что она сразу же пожалела, что открыла рот. Власов молча снял с полки кожаный портфель, достал из него часы и орден и передал их сотруднику НКВД.

Мужчина, в светлом костюме посмотрел на своих товарищей, и они быстро покинули купе.

— Зачем ты им отдал орден и часы? — спросила у Власова жена. — Они даже документов на изъятие этих вещей тебе не показали.

— Прекрати истерику! Мне и без документов понятно, откуда эти люди. Я не хочу повторить судьбу Михаила Блюхера и умереть в застенках НКВД, как китайский шпион.

Когда он вернулся домой, его ждала хорошая «новость» ему присвоили звание генерал-майора, а затем назначили командующим 99-ой стрелковой дивизии, которая дислоцировалась у черта на куличках. Вверенная ему воинская часть славилась в Западном военном округе своей отсталостью.

«За что? — вертелось у него в голове. — За дружбу с Блюхером? За Китай?»

Его долго душила обида, но вскоре он понял, что ничего не может изменить в этой ситуации. Там, в Москве, были люди, которым он не нравился ни своими организаторскими способностями, ни профессиональными. И он приступил к работе, чтобы доказать им всем, что он умеет командовать подразделением. Делал он ее так, как делал всю свою жизнь — поступательно и обстоятельно. Через год его дивизия была признана лучшей в рабоче-крестьянской Красной Армии, и первой среди частей была награждена Орденом Боевого Красного знамени. Сразу же после этого его вызвали в Генеральный штаб и по приказу наркома обороны поручили командование одним из четырех созданных механизированных корпусов.

Генерал открыл глаза и посмотрел на затылок сидевшего перед ним офицера, который что-то говорил водителю, прерывая рассказ громким смехом. Почувствовав взгляд генерала, старший лейтенант замолк и, повернувшись к нему лицом, поинтересовался:

— Товарищ генерал! Может, перекусить хотите, едем уже шестой час?

Власов промолчал. Его беспокоила усиливающаяся боль в ухе, которая отдавала в голову. Он снова закрыл глаза и углубился в воспоминания. Война застала его в старинном городе Львове. Именно там его механизированный корпус оказал мощное сопротивление наступающей по всем фронтам немецкой армии. Измотав передовые части вермахта, корпус с боями стал отходить к Киеву. Он как сейчас помнит свой телефонный разговор со Сталиным.

— Скажите мне, товарищ Власов, почему мы отступаем и так быстро сдаем города врагу?

Тогда ему показалось, что вождь уже знал ответ на этот вопрос и, спрашивая его об этом, хотел услышать подтверждение своего мнения.

— Мне трудно судить об этом, товарищ Сталин. Я плохо владею оперативной обстановкой на других фронтах, но мой корпус готов выполнить любой ваш приказ, если даже нужно будет при этом умереть.

— Главное в вашем ответе — вы и ваши бойцы готовы умереть, чтобы не пустить немцев дальше. Другие же генералы, проявляя трусость в принятии подобных решений, предпочитают отступать или добровольно переходить на сторону противника. Могу сказать, что я доволен вами, вашим мужеством и умением воевать.

В тот же день, после разговора с верховным главнокомандующим последовал приказ Ставки, согласно которому, ему поручалось собрать в окрестностях Киева отступающие воинские части и сформировать из них тридцать седьмую армию и оборонять город.

Власов открыл глаза и попросил у офицера воды. Тот протянул ему стакан и алюминиевую фляжку. Сделав несколько глотков, он вернул все это обратно.

«Похоже, поднялась температура, — подумал он, чувствуя, как его тело начинает трясти. — Не хотелось бы в таком виде предстать перед Сталиным».

Он захотел отвлечься от воспоминаний, но они крепко держали его в своих объятиях: тогда, в условиях неразберихи, паники и предательства, ему удалось не только сформировать армию, но и создать мощную систему обороны Киева. Он хорошо помнил это непростое время, когда на подступах к городу шли ожесточенные бои, а город словно и не замечал этого. В нем кипела вполне мирная жизнь, работали заводы и фабрики, по городу ходили трамваи. Он до сих пор не может понять, кто принял решение об отводе войск из-под Киева.