Пятидесятая параллель - [4]

Далее он указал вид наряда, маршрут движения и сроки службы, подробно изложил задачу каждого на любой предвиденный и непредвиденный случай. Он называл речки и сопки, не существующие на Сахалине, и опознавательные знаки, не указанные ни в одной инструкции. Он говорил о том, чего не бывает в приказах, и умалчивал о том, что обязан был сказать. Это была интересная сцена.

— Вопросы есть? — серьезно спросил Поддубный у Петрова, и Петров так же серьезно ответил, что вопросов у наряда нет.

— Повторите приказ!

И старший наряда повторил приказ слово в слово, ни разу не запнувшись и ничего не спутав. У него была великолепная память.

Поддубный приложил руку к фуражке:

— Выполняйте!

Дежурный, Петров и Осипенко четко повернулись и, стуча сапогами, вышли из канцелярии. Через минуту они уже снимали с себя ракетницы, гранаты, патронные сумки, брезентовые плащи и сдавали все это дежурному. На границу им нужно было выходить после двух часов ночи.

— Скажите, как же вы не потеряли след нарушителя? Ведь двадцать шесть километров!

— Ас нами Рекс был, — ответил Петров. — Опять же одного гвоздя не хватало.

— Какого гвоздя?

— Ну, на подковке левого каблука у нарушителя. Примета хорошая.

— Понятно. А скажите, как Рекс погиб?

Наступила пауза.

— Рекс? — проговорил Петров тихо. — Да уж вот так, не уберегся. А в общем прыгнул на шпиона, а тот прямо на лету в него три пули всадил. Четвертую, последнюю, значит, для себя оставил. Но Рекс все равно не дал. Мертвый, а перегрыз правую руку. Тот левой маузер перехватил, да мы подоспели.

И опять наступила пауза.

— Скажите, как он вам деньги предлагал?

— Ну, известно как. Взял и предложил. Пять тысяч.

— А вы что ответили?

— А мы сказали: «Зачем деньги? Мы и так богаты». И повели на заставу.

Я хотел было войти в сушилку, но в дежурной комнате громко зазвонил телефон. Послышался приглушенный голос дежурного:

— Ноль девять слушает вас... Здравия желаю, товарищ полковник!

Я уже спешил к телефону. .

— Вас, — прошептал дежурный, зажимая трубку ладонью, —начальник отряда.

— Сердитый? — тихо спросил я.

— Да-а, — и дежурный испуганно махнул рукой.

«Видимо, уже все знает, — подумал я. — Ну что ж,

гем лучше».

Трубка была теплой от прикосновений дежурного.

— Слушайте, что у вас там творится? — донесся сквозь разряды и щелчки на линии голос «бати».

— Разрешите доложить, товарищ полковник? — с готовностью проговорил я.

— Не надо мне ничего докладывать, слушайте, я все знаю, — в трубке наступила пауза. — Вы почему уехали и ничего не сказали своей невесте!

Ах, вот в чем дело! Речь идет о моей свадьбе. Но какие могут быть о ней разговоры, если на заставе назревают события, куда более важные? Если бы полковник только знал... И я сказал равнодушно:

— А что?

— Как что? Я за вас, что ли, буду жениться?

— Да нет, почему же?..

— Почему же, почему же! — недовольным тоном передразнил полковник. — Ваша невеста сегодня в отряде все пороги обила. Куда, говорит, пропал мой жених? А жениху и горя мало.

— Что же вы ей сказали?

— Ну, ясно что, — уже миролюбиво ответил «батя». — Поняла. Ждет.

— Спасибо, товарищ полковник.

Я все пытался поведать о своих подозрениях, но полковник не слушал меня.

— В общем договорились отложить свадьбу до твоего приезда. Родители не возражают. Так что учти... жених.

Я долго не опускал трубку, досадуя на себя за то, что так и не сказал ничего о москвичке, и в то же время испытывал чувство благодарности к «бате». Было приятно, что он уладил дело со свадьбой и позвонил мне.

* * *

Утром мы все-таки согласились показать москвичке границу. Рассудили так: никуда она от нас не сбежит, посмотрим, что будет дальше.

От заставы до границы было не больше восьмисот метров. Шли гуськом. Впереди Поддубный, за ним — Татьяна Михайловна, потом Борисов и я. Миновали проволочные заграждения и вскоре очутились у полосатого облупившегося столба с российским двуглавым орлом на гербе.

— Вот и граница, — шепотом сказал Поддубный и зорко осмотрелся по сторонам.

Влево и вправо уходила прямая как стрела просека — такая прямая, что сквозь нее, казалось, можно было увидеть Охотское море и Татарский пролив. Но до них было очень далеко, а просека поднималась на сопки, и там, где она переваливала через вершины, в зубчатой стене леса зияли просветы.

Все было обычным, не раз виденным и перевиденным: и эта просека, и этот столб, и эта тропа, теряющаяся среди кустов на той стороне, и вон та японская дозорная вышка, прижавшаяся метрах в шестидесяти к деревьям, с наделенным на нашу территорию окошечком. Граница как граница.

И тихо было тоже, как всегда на границе. От этой тишины позванивало в ушах, будто мы только что опустились с большой высоты. Словом, ничего особенного.

И в то же время присутствие постороннего человека рождало в нас обостренное чувство настороженности. Во всяком случае, мы чувствовали себя не совсем свободно. Черт его знает, все могло быть.

Я заметил, как Поддубный исподтишка погрозил кулаком в кусты, и понял, что там у него выставлен «секрет». Майор Борисов не спускал глаз с японской вышки.

— Скажите, — также шепотом спросила Татьяна Михайловна, — почему не видно ни одного пограничника? Ведь так могут пройти...