Пятеро в одной корзине - [18]

Поначалу шар будто и не думал надуваться. Лишь волны газа прокатывались под серебристой тканью. Но постепенно начал расти холм. Солдаты взялись за поясные веревки, продетые через специальные петли, прикрепленные к верхней части оболочки.

Гора вздымалась, превращаясь в исполинский гриб.

- На поясных, плавно сдавай! - покрикивал Марк Исаевич.

Солдаты понемногу отпускали поясные веревки, оболочка поднималась выше и выше. В свете прожекторов аэростат выглядел фантастически. Хорошо, что не было ветра, иначе трудно было бы удерживать раздувающуюся оболочку, уже закрывшую полнеба. Внизу оболочка провисала широкими складками - это был запас для того, чтобы на высоте расширяющийся от понижения давления газ не стравливался понапрасну.

Наконец гриб превратился в гигантскую грушу. Мы вывезли из эллинга тележку с гондолой, прикрепили корзину к подвесному обручу.

Начало светать. Мы надели теплые брюки, куртки, шлемы, унты. Проверили содержимое карманов. Для индивидуального пользования у каждого был фонарик, пистолет, нож, небольшой, но калорийный запас продовольствия. Солдаты помогли пристегнуть парашюты. По лесенке мы поднялись в гондолу.

Здесь едва хватало места, чтобы стоять не толкаясь. В корзину размером 170 на 200 сантиметров было втиснуто великое множество вещей: баллоны, термосы, приборы, бухты веревок, мешки с песком, запасная одежда, фотоаппаратура с объективами, картонные коробки с провизией. Здесь можно сидеть лишь уподобившись морскому узлу, а как будем спать? Но вопрос этот мы посчитали преждевременным. Дай-то бог оторваться от земли и полететь, дальше видно будет. Прижмет, так и стоя уснешь.

Плотный осадок самого обычного страха, наверное, чувствовал каждый из нас. Мы старались не думать об опасности, но все равно сосало под ложечкой. Мы не знали, куда нас вынесет, выдержат ли стропы и гондола, не пропадем ли в облаках, шквалах и внезапных нисходящих потоках, удачной ли будет посадка? Доверившись, так сказать, широким объятиям воздушного океана, мы уже не могли управлять своей судьбой. От этих объятий можно ожидать чего угодно.

Стрекалис доложил Морозейкину о готовности к полету.

Тут я вспомнил о Митьке. В суматохе мы совсем забыли о нем.

- Митька! - крикнул я.

Пса не было. Сдрейфил, подлец, в последнюю минуту.

- Ладно, пусть дом сторожит, - сказал Артур.

Я стал перекладывать спальные мешки, готовя сиденья, и вдруг обнаружил не только Митьку, но и притаившегося котенка Прошку. Пес лизнул мою щеку: молчи, мол, пока не взлетим.

Морозейкин объявил десятиминутную паузу. Сенечка начал уравновешивать аэростат. По его команде солдаты, держащие корзину, отпустили ее, она немного приподнялась над землей и остановилась. Подъемная сила сравнялась с весом гондолы и всего шара. На краях корзины гроздьями, как связки бананов, висели сизые брезентовые мешочки с песком. Стоит бросить на землю совок песка, и шар начнет подниматься.

Все готово, но мы почему-то медлим, как бы соблюдая русский обычай посидеть перед дальней дорогой.

Поясные отдать! - подал голос Стрекалис.

Вылетели из петель поясные веревки, вытянулись змеями по земле. Теперь солдаты держали аэростат только за гондолу и короткие концы, привязанные к обручу. Марк Исаевич подбежал к нам, спросил, заикаясь:

- Г-готовы?

Порядок.

Штаб, экипаж к полету готов, - доложил он по карманной рации.

Минутная готовность... - отозвался Морозейкин.

Стрекалис сорвался с места, закружил по брезентовому, освещенному прожекторами, кругу, точно шаман:

Полная тишина на старте! Всем - в сторону!

И выкрикнул последнюю команду:

- Даю свободу!

Солдаты разом отпустили руки. Сенечка выбросил совок песка. В напряженной тишине огромное сооружение медленно поплыло вверх.

- В полете! - торжествующе завопил Стрекалис.

- Есть в полете, - у Сенечки тоже дрогнул голос.- Взлет шесть сорок.

Произошло чудо, имя которому - полет воздушного шара.

Без толчка или рывка мы вдруг очутились в воздухе. Тишину в эти волшебные секунды не хотелось нарушать даже возгласами восторга. Аэростат шел вверх. Люди внизу казались все меньше и меньше.

Плавно пошла вбок залитая электрическим светом стартовая площадка. Из серой тьмы выявился главный обсерваторский корпус с немногими светящимися окнами, за которыми находился штаб. Пробежала линейка аллеи с редкими фонарями, потом обозначился четкий прямоугольник всей нашей территории, обнесенный бетонными плитами. А дальше угадывались дома, кварталы, островки садов, заводы, где костерками полыхали ночные лампочки.

Сенечка орудовал совком, точно продавец, развешивающий сахарный песок. Артур, включив бортовой свет, стал заполнять вахтовый журнал. Я переключился на телефон:

- "Уран", я - "Шарик"...

- Счастливого полета! - услышал я бодренький тенор Морозейкина.

- Спасибо. На борту порядок. Высота сто пятьдесят. Подъем по вариометру плюс два. До связи, - я отчеканил все положенные слова и отключился.

Предутренняя тишина окружала нас, будто мы остались одни в мире. Показалась станция, рельсы, просвистела электричка. Непривычно близко простучали колеса. Отраженные звуки доносились четче, явственней, чем слышались на земле. На их пути к нам не было никаких препятствий.