Пятёрка отважных. Лань — река лесная - [3]

Они стояли в тупике. Данилка удивлённо оглядывался, а Максимка недовольно сопел носом.

— Чего мы стоим? — спросил Данилка.

— Тут в заборе дыра есть, — сказал Максимка.

— Полезешь в неё первый, — приказал Данилка.

Максимка отодвинул доску, полез в дыру и сразу же увидел Иогана Карловича Клема, Густиного отца. Тот стоял в комнате с намыленным лицом и правил бритву на широком ремне. Максимка почему-то очень боялся Густиного отца. Вот и теперь, увидев его, Максимка намерился повернуть назад, но Данилка поддал ему коленкой сзади, и Максимка очутился на Клемовом дворе.

К счастью, Густин отец был так занят правкой бритвы, что не заметил непрошеных гостей. Максимка стремительно бросился за угол дома, Данилка — за ним. Они уже готовы были выскочить за калитку, как неизвестно откуда под ноги им бросилась лохматая, белая с чёрными ушами собачонка. Она весело залаяла. Максимка замахнулся на неё удочками. Собачка залаяла ещё веселее. Наверно, подумала, что с нею играют.

Только собачонки этой и не хватало Максимке! Сейчас выйдет на крыльцо Густин отец, спросит грозным голосом, от которого душа уйдёт в пятки:

— Мальчики, что вам надо на моём дворе?..

Максимка услышал, как скрипнула дверь. Он готов был сигануть куда глаза глядят, но на крыльце появился не Иоган Карлович, а Густя.

— Кудла, Кудла, — позвала она собачонку, — иди сюда… Как тебе не стыдно, Кудла? Это же Максимка… И ты, мальчик, не бойся её, — обратилась она уже к Данилке — Она совсем не злая. Она хочет играть…

— А я и не боюсь, — ответил Данилка, сразу же невзлюбив эту чистенькую, беленькую, с бантом в волосах девочку. — Я и не таких зверей видел…

Густя, однако, не заметила сердитого взгляда незнакомого мальчишки.

— Вы что, на рыбалку? — спросила она. — Возьмите и меня с собою…

— Конечно, возьмём, — выпалил Максимка.

— Я сейчас, только у папы попрошусь, — сказала Густя и исчезла за дверью.

Данилка сразу же набросился на Максимку.

— Давай смываться, пока не поздно, — сказал он. — Подожди, получишь ты у меня ещё… Нашёлся мне кавалер…

— Ты что, Данилка, разве можно так? Я пообещал взять её. Надо держать слово…

— Ну и держи… Забыл разве, что мы не на рыбалку идём?

Данилка хотел ещё сказать, что никогда с девчонками не дружил и дружить не собирается, но услышал голос Густи: «А вот и я! Правда, недолго собиралась?»

Густя стояла на крыльце с удочкой и ведёрком в руках и поглядывала на Данилку очень серьёзными и счастливыми глазами. Она глядела на Данилку, а Максимка — на неё. Данилка, правда, этого не заметил. Он повернулся и пошёл за калитку на улицу. За ним пошла Густя, за Густей — Максимка, а за ними — Кудла, которой не было никакого дела до того, берут её на рыбалку или не берут.

4

Данилка шёл по безлюдным улицам местечка не оглядываясь. Он слышал за собой Густины шаги. Его так и подмывало сделать что-нибудь такое, что удивило бы и поразило Густю. Он и сам не знал, откуда и почему появилось у него это неодолимое желание. Но оно не давало Данилке спокоя.

За местечком, уже на Баварском пути, Данилка достал из кармана пачку папирос, закурил. Курить Данилка не умел. И закурил он только ради того, чтобы обратить на себя Густино внимание.

Она и действительно обратила на него внимание.

— Мальчик, — чересчур по-взрослому заговорила Густя, — разве ты не знаешь, что курить вредно?

— А тебе-то что? — намеренно грубо спросил Данилка.

— Ты заболеешь туберкулёзом, — ответила Густя, вроде бы не замечая Данилкиной неприязни.

— А тебе какая забота? Хочу и курю…

— Ты как себе хочешь, но я расскажу твоей маме, — сказала Густя.

Тут уже Максимка не смог молчать.

— У него нет мамы, — сказал Максимка. — Её убило снарядом.

Густя даже остановилась.

— Мальчик, — сказала она, — прости меня, я не знала кто ты. А теперь знаю. Ты — Данилка с Переспы. О тебе рассказывал мой папа. Он ставил тебя в пример. Ты остался один без отца и матери, но не растерялся…

Густя взяла Данилкину руку и крепко пожала её.

Ничего удивительного в том не было, что Густя до этого времени не знала Данилку, а Данилка — Густю. Дело в том, что в Велешковичах были две школы. В той, в которой учился Данилка, было только семь классов, и стояла она немного в стороне, а та, в которой учились Густя и Максимка, стояла в центре, и было в ней десять классов. В семилетку ходили дети с Переспы и окрестных деревень, а в десятилетку — дети местечка. Между учениками обеих школ не было большой дружбы, хотя учителя и прилагали немало усилий, чтобы их сдружить.

Данилка также был поражён тем, что девочка пожала ему руку. Он не знал, как к этому отнестись. На всякий случай он бросил папиросу в канаву.

— Гляньте, гляньте, что это? — закричал Максимка.

Данилка посмотрел вдоль Баварского пути. Из-под горы по нему двигалась огромная, какая-то страшная толпа.

Она двигалась очень медленно. Впереди её вышагивал фашист с автоматом на небрежно распахнутой груди, по сторонам также шли фашисты с автоматами, а между ними — пленные бойцы Красной Армии.

— Давайте убегать, — шепнул Максимка.

Но ни Данилка, ни Густя не двинулись с места.

Пленные, как один раненые бойцы Красной Армии, шли посреди дороги, поддерживая друг друга. Бинты на них засохли, гимнастёрки вылиняли и порвались, сапоги развалились. Вид у красных бойцов был не то что неприглядный, а даже какой-то несчастный. Но как только они увидели возле дороги детей, то все, даже самые больные и беспомощные, подтянулись, приободрились. Один из них подмигнул детям: «Ничего, мол, ещё не всё потеряно. Будет когда-нибудь и на нашей улице праздник». А другой красный боец — немолодой, скорее всего, командир, толстоватый такой и с большим носом, поднёс два пальца ко рту, чмокнул их и также подмигнул. Данилка понял так, что командир не иначе как просит закурить. Он вытянул из кармана пачку папирос, перескочил канаву.