Пятерка - [55]

Он теперь это точно знает! Ганни как следует надрал ему задницу за первый промах на заправочной станции. Джереми мог бы сказать, что это был выстрел холодным стволом, что не было наводчика, который выверил бы расстояние и поправку на ветер, и — да, он мог занервничать, когда подъехал полицейский. Он мог бы сказать, что сперва целился в ведущего певца, но тот расхаживал туда-сюда из глубокой тени на ослепительное солнце, и потому пришлось от него отказаться, а вторая цель — тот, который заливал бензин, — была закрыта поднятым капотом полицейской машины, и еще надо было учесть трафик на I-20, и это не так легко — стрелять в интервал между пролетающими по шоссе машинами, — но Ганни оправданий не принимает. А потом… о Господи, потом… когда Джереми услышал, как кто-то идет мимо его двери, и решил, что это старуха несет завтрак, и выглянул через жалюзи, а это она была, барабанщица, в своих доспехах для пробежки, и Джереми обдумал ситуацию и решил, что эту сможет убрать в подходящем месте в подходящий момент, и потому выписался из мотеля, сел в свой пикап и обогнал ее на дороге, высматривая укрытие, где поставить винтовку на опору. Может, она добежит туда, может, нет, но он там будет готов и заряжен.

Еще раз выстрел холодным стволом. И солнце было на этот раз в глаза. Пуля ее миновала не более чем на полдюйма. Кончик носа обожгла наверняка.

Но Боже ты мой, что ему выдал Ганни, когда он оттуда уезжал, выворачивая на I-20 на восток! Ты ведь считаешься мастером, говорил Ганни, пока еще спокойно, но с привкусом разгорающейся ярости. Считается, что ты из лучших специалистов. Сколько этих, с тряпками на голове, на твоем счету?

— Подтвержденных — тридцать восемь, — ответил Джереми, потому что знал счет.

Классно, Петт. Но ты мне скажи… сколько из них не детей?

Нога Джереми ударила в тормоз, и мчащийся шестьдесят пять миль в час пикап затрясся и завизжал, будто все соединения у него разболтались, и вдруг его занесло, он пошел юзом, оставляя на асфальте черные следы. Ганни, ехидный пассажир рядом с водителем, вылинял в серый туман. Джереми на секунду подумал, что так и надо лететь и погибнуть, что надо было умереть еще в ванной, и сейчас как раз время, но воля к жизни — дух морской пехоты, дух гладиатора, как хочешь назови, — взяла управление на себя. Он перехватил руль, не дал машине перевернуться — эта битва, казавшаяся вечной, длилась всего один вдох с запахом горелой резины. Пикап, дрожа и стеная, снова отдал свою жизнь в руки Джереми и замедлял ход, залезая шинами в траву на правой обочине… бухнул взрыв воздуха, с возмущенным воем клаксона пролетел полугрузовичок, за ним белый «БМВ», и водитель пораженно покачал головой, глазам своим не веря, как Джереми на четырех колесах исполняет «танец вокруг сомбреро».

Джереми глянул в боковое зеркало. Полицейских нет, но могут появиться — если заметили клубы дыма от резиновых следов.

Вперед, сказал Ганни, снова ставший собой. Джереми замешкался, и он добавил: Возьми себя в руки и делай что должен. Вперед!

Он двинулся дальше. Двигатель дребезжал, как мешок разбитых тарелок, но постепенно все вроде бы само собой встало на место (благослови Господь американское автомобилестроение), и пикап ехал дальше — уже более ягненок, чем лев.

Из кричащего сияния возникает девушка с серебряными капитанскими палочками в сосках, несет ему пиво. У нее татуировки в виде колючих лиан и роз на обеих руках и грустный мишка ниже кольца в пупке. Он платит убывающими деньгами из бумажника, и она снова к нему наклоняется, чтобы ее легче было расслышать за грохотом музыки — какой-то рэп, которого Джереми не узнает (там слова насчет иметь киску двадцать четыре часа в сутки семь дней в неделю), — и она спрашивает, хочет ли он приватный танец, и опускает руку ему на бедро. Но Джереми перехватывает руку и отводит ее в сторону. В сверкающей темноте зала она смотрит на него озадаченно.

— Потом, да? — спрашивает она с намеком.

Акцент у нее странный. В ней самой смесь латиноамериканского, африканского и азиатского. Все они тут такие, кроме одной с огненно-рыжими волосами и еще одной блондинки с хвостом.

Он отвечает: «Потом, да», — не имея этого в виду, и она снова уходит. Он пьет воду со вкусом пива и, глянув на часы, убеждается, что среда сменилась четвергом. Он не хочет, чтобы девочка его трогала, — она может нащупать в брюках выпуклость, прикрытую складками просторной черной футболки. Публика поредела, но танцовщица у шеста все еще энергично дергается, и музыка гремит достаточно громко, чтобы мозги перемолоть в муку. Он смотрит, как девица-с-хвостом исполняет приватный танец для мужика мексиканской наружности в темном костюме — тот уже сидел здесь, когда приехал Джереми, час назад. Ему лет сорок — сорок пять, волосы каштановые, но на макушке большая лысина, на висках седина. И седая кочка на голове, с которой играет девица-с-хвостом, вертя задницей у него над пахом. У мужика глаза сонные, он слишком много скалится. Зубы очень белые, и Джереми думает, не дантист ли он из какого-нибудь сельского городка, а в Эль-Пасо приехал на конференцию или что-то такое. Но кто бы он ни был, а ему приятно показывать девице-с-хвостом толстую пачку наличных, а ей нравится для него зажигать, и Джереми забавляется, глядя, как она выставляет подбородок подобно бульдогу, отпугивая прочих