Пятьдесят восемь лет в Третьяковской галерее - [5]
Третьяков сказал моему отцу: «Картин так много, что придется делать новую большую пристройку». И вместе с ним выходил несколько раз в сад с саженкой, чтобы наметить, где будут новые залы. Нужно было вырубать много деревьев.
Вера Николаевна и дочери очень сильно опечалились, что сад погибнет.
Мать моя говорила, что у Третьяковых идет разговор:
- Где мы будем гулять? Где будут гулять наши дети?
А Павел Михайлович говорил:
- Места хватит, надо не только о себе заботиться, но и об обществе - строить для всех москвичей и для всех русских людей. Я не для себя одного стараюсь. Придет время, я отдам эту галерею Москве. А для детей я устрою сад поменьше.
Для приемки и упаковки верещагинских картин был отправлен в Петербург мой отец. Поехал он с радостью: он тоже сильно любил картины…
Я не помню точно, сколько времени пробыл отец в Петербурге, только возвратился совершенно больной. Обычно он после такой поездки быстро переодевался и шел к Павлу Михайловичу с докладом. На этот раз даже не переоделся, лег в постель - в жару и в бреду. Мать моя перепугалась, сообщила Павлу Михайловичу. Тот приказал немедленно позвать доктора. Доктор определил воспаление легких. Отец простудился, ночуя на ящиках верещагинских картин в холодных кладовых Академии художеств. Он успел принять картины и упаковать их, но не решился оставить упакованные ящики на сторожей, сам охранял их перед отправкой на железную дорогу, а ночи были очень холодные… Промучившись недели три-четыре, мой отец умер Мне в это время шел двенадцатый год, моему брату было десять. [18]
Вид на Замоскворечье. 1884.
Н. А. Мудрогель. Конец 1880-х - начало 1890-х гг.
Через два года я окончил школу, Павел Михайлович взял меня на работу в галерею, а моего брата отправил в Кострому к себе на фабрику.
ГАЛЕРЕЯ В 80-х ГОДАХ
Летом 1882 года я впервые, уже как служащий, приступил к работе в галерее. Старшим надо мной был бывший помощник моего отца Ермилов, [19] но все распоряжения я получал лично от Павла Михайловича.
- Работайте так, как работал ваш отец, - иногда говаривал он мне.
Как раз этим летом закончилась очередная пристройка галереи - шесть обширных залов, по три в каждом этаже. [20] Картин уже было много, но особенно мне запомнились: «Неравный брак» Пуки-рева, «Княжна Тараканова» Флавицкого, «Возвращение с Крымской войны» [21] Филиппова, «Привал арестантов» Якоби, «Фонтан Аннибала» Лагорио. [22] Много было картин Перова. [23] Тут и «Тройка. Ученики-мастеровые везут воду», и «Приезд гувернантки в купеческий дом», и «Птицеловы», и «Странник». Один зал нижнего этажа был целиком занят портретами работы художников конца XVIII и начала XIX века [24] - Антропова, Левицкого, Боровиковского, Аргунова, Рокотова, Матвеева, Тропинина, Венецианова, Брюллова, а также виды Рима, Неаполя и Сорренто работы Сильвестра Щедрина.
В новых залах нижнего этажа были размещены и коллекции картин Верещагина.
Моя новая работа мне очень нравилась. Посетителей тогда было еще мало: десять-пятнадцать человек в будни и двадцать-тридцать человек в праздники. [25] И вот я шесть часов - с десяти до четырех - хожу по залам, опрятно одетый, в новых ботинках, причесанный, а кругом на стенах - чудесная жизнь, лица, цветы, города. В залах - тишина, масса света, приятный воздух. Хорошо! Я всматриваюсь в картины, изучаю каждую мелочь в них…
Картина как? Чем больше на нее смотришь, тем больше видишь. Почти каждый художник дает на картине много мелочей, которых с первого взгляда и не заметишь. Надо всматриваться долго, пристально, с любовью, чтобы все увидеть. А тут еще и Павел Михайлович подзадоривал:
- Изучайте, Коля, художников, изучайте их манеру письма. Надо, чтобы вы узнавали сразу, какому художнику принадлежит картина.
Возьмет, бывало, какой-нибудь этюд, покажет издали и спросит: «Кто писал?»
Часто, бывало, Павел Михайлович вызывал меня к себе.
- Слетайте-ка, Коля, к художнику Прянишникову,26 отнесите письмо. И подождите ответа. А потом зайдите кМаковскому Владимиру Егоровичу. [27]
Или к какому другому художнику пошлет - Васнецову, Сурикову, Репину [28], Верещагину…
Я с огромной радостью и трепетом иду к ним.
Входишь, бывало, в квартиру художника и ног не чувствуешь, и язык к гортани прилипнет от страха: боишься сказать не так как нужно. Но художники меня принимали хорошо.
И не только к художникам посылал меня Павел Михайлович, но и к писателям, и к другим знаменитым людям. Дважды я побывал в рабочем кабинете Льва Николаевича Толстого в Хамовниках, говорил с ним, смотрел, как он читал письмо, поданное мной, потом писал ответ, низко наклонившись к столу, а стул под ним был низенький, с подрезанными ножками… Вот портрет Толстого у нас в галерее был работы художника Ге, [29] - точь-в-точь я видел великого писателя таким же и за тем же столом.
До открытия галереи каждый день приходили полотеры, натирали полы, а мы должны были обмести пыль с картин и везде. Павел Михайлович строжайше следил за этим. Он постоянно твердил нам: «Пыль для картин - яд».
Он требовал, чтобы нигде ни малейшей соринки не было, ни пылинки.
И летом и зимой он вставал аккуратно в семь часов, завтракал и до открытия конторы шел в галерею. Он делал нам разные указания относительно перевески картин. Отмечал, где вешать новые картины (а новые прибывали еженедельно). Он был немногословен, никогда голоса не повышал, как бы ни был рассержен.
Пишу и сам себе не верю. Неужели сбылось? Неужели правда мне оказана честь вывести и представить вам, читатель, этого бретера и гуляку, друга моей юности, дравшегося в Варфоломеевскую ночь на стороне избиваемых гугенотов, еретика и атеиста, осужденного по 58-й с несколькими пунктами, гасконца, потому что им был д'Артаньян, и друга Генриха Наваррца, потому что мы все читали «Королеву Марго», великого и никому не известного зека Гийома дю Вентре?Сорок лет назад я впервые запомнил его строки. Мне было тогда восемь лет, и он, похожий на другого моего кумира, Сирано де Бержерака, участвовал в наших мальчишеских ристалищах.
Новая книга Николая Черкашина "Белая карта" посвящена двум выдающимся первопроходцам русской Арктики - адмиралам Борису Вилькицкому и Александру Колчаку. Две полярные экспедиции в начале XX века закрыли последние белые пятна на карте нашей планеты. Эпоха великих географических открытий была завершена в 1913 году, когда морякам экспедиционного судна "Таймыр" открылись берега неведомой земли... Об этом и других событиях в жанре географического детектива повествует шестая книга в "Морской коллекции" издательства "Совершенно секретно".
Все подробности своего детства, юности и отрочества Мэнсон без купюр описал в автобиографичной книге The Long Hard Road Out Of Hell (Долгий Трудный Путь Из Ада). Это шокирующее чтиво написано явно не для слабонервных. И если вы себя к таковым не относите, то можете узнать, как Брайан Уорнер, благодаря своей школе, возненавидел христианство, как посылал в литературный журнал свои жестокие рассказы, и как превратился в Мерилина Мэнсона – короля страха и ужаса.
Спросите любого человека: кто из наших современников был наделен даром ясновидения, мог общаться с умершими, безошибочно предсказывать будущее, кто является канонизированной святой, жившей в наше время? Практически все дадут единственный ответ – баба Ванга!О Вангелии Гуштеровой написано немало книг, многие политики и известные люди обращались к ней за советом и помощью. За свою долгую жизнь она приняла участие в судьбах более миллиона человек. В числе этих счастливчиков был и автор этой книги.Природу удивительного дара легендарной пророчицы пока не удалось раскрыть никому, хотя многие ученые до сих пор бьются над разгадкой тайны, которую она унесла с собой в могилу.В основу этой книги легли сведения, почерпнутые из большого количества устных и письменных источников.
Книга Радко Пытлика основана на изучении большого числа документов, писем, воспоминаний, полицейских донесений, архивных и литературных источников. Автору удалось не только свести воедино большой материал о жизни Гашека, собранный зачастую по крупицам, но и прояснить многие факты его биографии.Авторизованный перевод и примечания О.М. Малевича, научная редакция перевода и предисловие С.В.Никольского.
Книга В.Носовой — жизнеописание замечательных русских танцовщиц Анны Павловой и Екатерины Гельцер. Представительницы двух хореографических школ (петербургской и московской), они удачно дополняют друг друга. Анна Павлова и Екатерина Гельцер — это и две артистические и человеческие судьбы.