Пятьдесят оттенков Дориана Грея - [19]

– Я хорошо ела, – солгала Розмари. Обеды и ужины превратились для нее теперь в невыносимую обязанность. Она ела только в том случае, если желудок судорогой напоминал о себе. Дориан с ужасом наблюдал за девушкой, превратившейся в призрак. Раньше он всегда смотрел на ее округлую фигуру с одобрением, иногда даже предлагая набрать несколько фунтов. Когда Розмари находилась с ним рядом, она была слишком взволнована, чтобы есть, но пару раз они обедали вместе, и тогда она не оставила на тарелке ни кусочка.

Она могла бы долго продолжать выдумывать небылицы про то, как любит поесть, но Дориан уже утратил к этому всякий интерес. Он перевел взгляд на окно, которое выходило в сад. За окном все было бесцветным и мокрым. Розмари не сиделось на месте. С одной стороны, ей хотелось завладеть его вниманием, с другой – уйти отсюда, избавиться от уныния, которым ее заражал Дориан. Она встала и хлопнула в ладони.

– Нужно решить, куда мы повесим портрет, – сказала она и направилась к двери.

Дориан следил за ней глазами, но не сдвинулся с места.

– Ну же, – позвала она, внезапно почувствовав прилив радости при мысли о том, что он снова увидит ее картину, которая смотрелась еще лучше в изящной раме. Она протянула ему руку. Он взглянул на нее, но не принял руки. По крайней мере, Дориан встал, что, возможно, означало, что он пойдет с ней.

Он как тень проследовал за ней вниз по лестнице. Она еле удерживалась от того, чтобы обернуться, постоянно чувствуя на себе его тяжелый взгляд, но вместо этого говорила не переставая о том, как ей нравится картина и как она благодарна ему за то, что он согласился позировать. Розмари сомневалась, что он прислушивается к ее словам, и была рада этому.

Она развернула бумагу и приподняла портрет. Руки все еще болели оттого, что пришлось нести его через весь город.

– Где у вас камин? – спросила она Дориана, когда он спустился за ней в прихожую.

– Какой именно?

Розмари засмеялась. Он – нет.

– В таком случае мне нужен самый большой из них, – ответила она игривым тоном.

Дориан кивнул в направлении большой столовой, и Розмари прошла вперед. В столовой стоял прекрасный мраморный стол, окруженный дюжиной стульев. На столе высились вазы в восточном стиле, наполненные свежими цветами. Как бы она хотела оказаться во главе этого стола: она – миссис Дориан Грей! В дальнем конце комнаты возвышался камин. Летом его не зажигали, но Розмари представляла, как, должно быть, трещит огонь в таком камине зимой.

– Почему бы не повесить его здесь? – воскликнула она. В этой комнате не было больше ни одной картины, это было идеальное место для портрета. «Ему судьбой предназначено висеть в этом великолепном месте», – подумала Розмари.

– Дориан! – позвала она. Ее голос эхом прокатился по стенам, и она почувствовала себя совсем маленькой и испуганной. Она закрыла глаза, подождала, пока смелость не вернулась к ней, и продолжила: – Пылающий огонь, и ваш портрет над ним! Если бы ваш лакей немного помог нам, мы могли бы повесить его и увидеть, как он будет смотреться здесь.

Дориан вошел в столовую. Он приближался к ней медленно, тяжелыми шагами, что никак не было похоже на его обычную легкую, почти мальчишескую походку. Его лицо было до странности мрачным. Розмари продолжала болтать, рассуждая об освещении, о раме и достойном месте для картины, но мысли ее были целиком заняты близостью к нему. Он остановился совсем рядом, и она почувствовала сладковатый мускусный аромат, который опьянял ее. Ночью, во сне, она вдыхала этот аромат, он наполнял ее живительной энергией.

– Зачем ты пришла? – спросил он без тени улыбки, едва освещенный тусклым светом.

Розмари почувствовала, что заливается краской. Неужели все так очевидно? «Только взгляни на себя, – подумала она. – Ты ворвалась сюда с таким видом, как будто готова была броситься под поезд».

– Я принесла картину, Дориан, – заговорила она. – Я пришла отдать ее, потому что не могу больше держать ее в студии. Не могу находиться рядом с ней ни минутой дольше.

Дориан не проронил ни слова. Он всегда умел оставаться восхитительно спокойным. Это помогло ей сформулировать мысли, мучившие ее все это время.

– Дориан, с той минуты, как мы встретились, я целиком нахожусь под вашим влиянием, – сказала она, опустив голову. Нужно продолжать, ей необходимо было сказать правду. «Мир все время лжет мне, – думала она. – Но я не хочу лгать в ответ». – Вы подчинили меня себе: мою душу, мой разум, силу воли – все. Вы стали для меня воплощением неуловимого совершенного идеала, который все время преследует нас, художников. Я боготворю вас. Я чувствую ревность ко всем, с кем вы заговаривали. Хелен! Я никогда не прощу ее за то, что она отняла вас у меня, но сейчас дело не в этом. Я хочу, чтобы вы целиком принадлежали мне. Это единственное мое желание с тех пор, как я впервые увидела вас. Я счастлива, только когда вы рядом со мной. Или когда вас нет рядом со мной, я не знаю. Я все время охвачена невыносимым желанием. Эти сны – все, что вы делаете со мной, то есть все, что мы делаем вместе, – они стоят у меня перед глазами днем и ночью. Я никогда не говорила вам об этом, потому что сама едва могла понять, что со мной происходит. Я понимала только, что удостоилась увидеть совершенную красоту, и мир, все, что я видела, наполнился красотой. Это было прекрасное чувство, слишком прекрасное, наверное, потому что в нем таилась опасность – потерять все в одно мгновение. Проходили недели, и я все больше растворялась в вас. Так долго я скрывала правду от себя самой, но сейчас в этом уже нет смысла.