Пятая жизнь. Предварительные итоги в вопросах и ответах - [7]

Кстати о вере. Как Вы пришли к иудаизму? Ведь в советское время любая религия, тем более иудаизм, были под запретом.

Как я упоминал, я довольно рано начал интересоваться не только математикой и физикой (последней, правда, всегда меньше), но и историей, философией и религией. Религия у нас в семье не обсуждалась, что вполне понятно: для моих родителей, только-только переживших страшные годы сталинского террора, важно было выжить и сохранить себя и детей, а уж о религии, а тем более иудаизме, и думать, не то, что говорить, было смертельно опасно. И сверстники моих родителей, в своем большинстве, волею страшной судьбы оказались «потерянным звеном» в цепи поколений. Традиции местечек, которые были еще живы для моих дедушек и бабушек, на них прервались, идиш и религиозные обычаи почти забылись, а для нас. их детей, и вовсе как бы не существовали. Подобный разрыв традиций был характерен не только для еврейских семей — и православные, и мусульманские традиции сильно ослабли, о чем много говорят сейчас российские интеллектуалы.

Но вернемся сейчас к Вашей семье.

Моя «зрелость» (в смысле «аттестата зрелости») пришлась на легендарные шестидесятые (я закончил школу и поступил в университет в 1962-м), когда духовные искания стали менее опасными и постепенно набирали силу в обществе. В конце концов, в это время и прорезались те ростки, которые привели к концу советского коммунизма и всего СССР. Я интересовался в то время религиями — именно во множественном числе — от буддизма и индуизма до христианства. Но христианством все активнее, благо в России оставалось еще немало возможностей все больше об этой религии узнать. После окончания университета я с друзьями много ездил по подмосковным церквям и монастырям, мы облазили Загорск, Можайск, Звенигород, были в Пскове. Псково-Печерском монастыре. Во время своих многочисленных командировок я хорошо узнал христианские церкви Ленинграда, Прибалтики, даже Средней Азии. Я хорошо помню Крестные ходы и Всенощные на Пасху в разные годы в Питере, Ташкенте, Владимире, Ярославле, Ростове-Великом. Я знал неплохо христианскую церковную историю, традиции, архитектуру, язык икон. Читал много соответствующей литературы, в том числе с трудом доставаемые «Богословские труды» Московской Патриархии. Христианство было для меня достаточно живым миром, среди моих друзей не было ни одного, кто бы придерживался другой религии. Об иудаизме я знал только то, что говорили о нем христианские богословы. Для меня он был «ветхим заветом», сделавшим свое дело — породившем христианство и по какому-то недоразумению еще сохранившимся в небольшой группе ортодоксальных иудеев где-то в Израиле или Америке. Синагога была для меня чужим местом. Вокруг были диссидентски-христианские разговоры и книги. Множество примеров перехода евреев в христианство (Мандельштам, Пастернак. Галич), талантливые миссионерские книги Александра Меня — все говорило о том, что путь интеллигентного еврея, живущего в России — это принятие христианства. Были, правда, варианты конфессии. Например, недавно скончавшийся замечательный человек, информатик и философ Юлий Шредер, которого я хорошо знал по работе в одной области (он тогда работал в ВИНИТИ), принял католичество и стал в последние годы преподавателем богословия в католическом колледже в Москве. Другой известный человек, ведущий сейчас передачу «С христианской точки зрения» на Радио «Свобода», Яков Кротов, с которым я был знаком по дискуссиям в Релкоме (так назывался российский интернет), стал членом группы «Православных, признающих Римский Престол», т. е. тоже какой-то вариант католичества. Но иного пути, как принять христианство, чтобы реализовать духовные запросы, я просто не видел.

И что же Вас остановило?

То, что остановило меня, не было результатом логических рассуждений или какого-то прозрения, ниспосланного свыше. Я просто в какой-то момент стал думать о моих еврейских предках, о своих бабушках и дедушках, об их родителях и о длинной цепи других родственников, которые жили сто, двести и тысячу лет назад. Я почти ничего не знал о них, но они представлялись мне очень достойными людьми — они были евреями и остались ими, несмотря на преследования и погромы, на гонения и притеснения, которых они могли бы избежать, приняв христианство. Многие крупные и мелкие проблемы были бы решены, согласись они пройти крещение. Причем не только материальные проблемы. Например, «наш родственник» (согласно долго бытовавшей в нашей семье легенде) Исаак Левитан смог бы спокойно жить и работать в Москве, откуда некрещеных евреев выселяли. Крещеные евреи могли получить образование, могли приобщиться к культуре господствующего большинства, сделаться «своими» в обществе, избавиться от «черты оседлости». И все же большинство моих предков не сделали этого шага, остались евреями. Что им помешало? Ведь они не были глупее или примитивнее меня и моих товарищей-евреев. На протяжении двух тысяч лет многие евреи в прямом смысле слова жертвовали жизнью (крестовые походы или испанское изгнание), но не изменяли своей вере. И. чтобы быть честным по отношению к ним и к себе, я решил, что не откажусь от их наследия, пока не узнаю, чем они так сильно дорожили, в чем состоит суть иудаизма. Так я стал все больше интересоваться его основами, стал искать и читать доступную литературу, в том числе даже и художественную («Иосиф и его братья» Томаса Манна). Появились некоторые книги в киоске синагоги, что-то можно было купить у израильского посольства, в фойе еврейских театров, которые тоже стали открываться в то время. Мне становилось все более понятно, что мои друзья-евреи, принявшие христианство, люди порядочные и серьезные, оказались просто недостаточно информированными, не очень образованными, плохо знающими культуру, историю и религию своего народа. Духовный голод был, а утолить его, кроме как крещением, они не умели. И многие заплатили за это разрывом связей с родными. В еврейской традиции всегда было принято оплакивать крестившихся евреев — по ним даже справляли поминальную молитву, как по умершим.