Пятая жизнь. Предварительные итоги в вопросах и ответах - [42]

Для объяснения этого явления можно было бы сослаться на традиционный немецкий характер, на любовь немцев к порядку и уважение законов. Но я думаю, что в этом случае «народный характер» немцев мало отличается от характера других народов. Если кто-то нарушает установленные правила, будь это в России, в Польше, во Франции, то большинство сразу пугается. Большинство везде настроено оппортунистически, оно склоняется к тому, чтобы предать и выдать властям меньшинство, которое следует голосу справедливости и совести.

Именно поэтому помогать евреям было опасно: большинство немцев было убеждены гитлеровской пропагандой, что евреи — враги, что евреи плохие, они «наше несчастье». И любимое государство станет сильнее, если выдать гестапо тех, кто евреям помогает.

Центр, которым Вы руководите, занимается исследованием антисемитизма. Актуальна ли эта проблема для послевоенной Германии? Стал ли сейчас антисемитизм острее, чем раньше?

Нет. Журналисты все время говорят, что антисемитизм стал острее, но это не так. В газетах часто пишут, что на дорогах каждый год гибнет все больше людей, но, в целом, положение меняется мало. Постоянно имеется небольшой процент людей, настроенных враждебно к евреям. Но это есть во всех странах. И в Германии этот процент меньше, чем во многих других европейских государствах.

В Германии невыгодно быть антисемитом. Здесь это может серьезно повредить карьере. После того, что произошло в нашей истории, тот, кто объявляет себя антисемитом, выступает против сложившейся политической культуры.

В других странах это не так. Например, в Польше имеется гораздо больший антисемитизм, в том числе и в кругах католической церкви. В России тоже есть традиционный антисемитизм, который и после конца советской системы не исчез, а стал, пожалуй, отчетливей.

Трудно понять, почему «Протоколы сионских мудрецов» на русском языке опять свободно продаются в центре Москвы, как и сто лет назад. Почему книга Адольфа Алозиевича[39] Гитлера «Моя борьба» в русском переводе продается в Москве, что всем известно. Эта книга в Германии запрещена. И не в последнюю очередь именно потому, что на ее страницах антисемитизм расцвел пышным цветом.

Я не хочу сказать, что немцы лучше. Мы должны быть благодарны жесткой политике союзников, сразу после войны взявших эту проблему под контроль. И ситуация с тех пор постоянно отслеживается властями. Не буду говорить о том, что и у американцев антисемитизм был в то время достаточно высок. Для меня важнее подчеркнуть, что, несмотря ни на какие меры в Германии, как и в других странах, нацизм опять может поднять голову. Поэтому борьба с антисемитизмом не перестает быть актуальной.

Памятники и память

Вы правы, сводить проблему нацизма только к «наследственному» антисемитизму немцев не только неверно, но и опасно. Ибо притупляет бдительность, и коричневая чума может вспыхнуть в любом другом месте. Немцы же получили в результате происшедшей трагедии определенный иммунитет, что помогает удерживать антисемитизм на относительно низком уровне.

Теперь хотелось бы коснуться другой темы. Почти в каждом немецком городе есть памятники жертвам нацизма. Как Вы считаете, нужно ли все время напоминать о прошлом? Нужно ли о нем часто говорить?

Да. Заметьте, памятники — это только символы, их функция, в основном, ритуальная. И когда мы говорим о прошлом, роль памятников не очень значительна. Памятник Гете имеет весьма скромное отношение к литературе. И памятник Пушкину тоже не выполняет никакой литературной функции. Но эти памятники нужны, так как напоминают об общественной договоренности: мы не хотим забывать наших классиков. Но по-настоящему о поэтах помнят, если о них говорят, об их стихах делают доклады, их книги издают и читают. Памятники жертвам Холокоста играют подобную общественную роль: они свидетельствуют о договоренности не забывать уроки прошлого.

Во время известной речи по случаю присуждения ему литературной премии в 1998 году, писатель Вальтер Вальзер заявил, что пора под прошлым подвести окончательную черту и не размахивать «моральной дубиной Освенцима». Как Вы считаете. Вальзер прав?

Нет, это, конечно, неправильно, так как совершенно невозможно подвести под прошлым черту. Мы, немцы, не можем просто сказать: «Сожалеем, что в сентябре 1939 года мы напали на Польшу, но теперь мы хорошие друзья, и не будем больше говорить об этом». Мы можем и должны с друзьями говорить о том. что произошло. Это не означает, что мы обязаны все время чувствовать себя виноватыми. Я, например, ни в чем не виноват, я родился в тот год. когда Германия напала на Советский Союз. Но я должен знать, что было. И я не имею права уходить от разговора со словами: «это меня не интересует, мне это неприятно, я ничего не хочу больше об этом слышать». Ситуация здесь вовсе не такая, как. например, в налоговом ведомстве, где через десять лет все дела прекращаются, и уже неважно, был ли ты тогда честным человеком или нет.

Мемориал у Бранденбургских ворот

Это, безусловно, болезненный процесс, но пока в России, Белоруссии, на Украине, в Польше живут люди, которых немцы забирали на принудительные работы в Германию, или узники немецких концлагерей, я должен с ними беседовать, обсуждать и разбираться, что наши отцы и деды совершили. Я не имею права уходить от разговора только потому, что мне это неприятно.