Пятая колонна. Рассказы - [82]

– А что ты будешь делать по ночам?

– Это как раз очень просто.

– Не сомневаюсь. Полагаю, спать ты уже тоже научился.

– Собираюсь научиться, – сказал он и залпом опорожнил полстакана. – Это один из пунктов Плана. Схема простая. Если ты уедешь и отвлечешься, моя совесть будет спокойна. И тогда, впервые в жизни имея спокойную совесть, я автоматически начну хорошо спать. Возьму подушку, которая будет воплощать мою спокойную совесть, обниму ее – и вот я уже сплю. А если случайно проснусь, просто начну представлять себе прекрасно-непристойные видения. Или принимать замечательно умные и здравые решения. Или вспоминать. Понимаешь, я хочу, чтобы ты развеялась…

– Прошу тебя, не говори: «Понимаешь…»

– Хорошо, я сосредоточусь и постараюсь так больше не говорить. Я уже обнес это слово забором, но забылся – и забор рухнул. Так или иначе, я не хочу, чтобы ты превращалась в собаку-проводника.

– Я – не проводник, и ты это знаешь. И в любом случае говорить надо не проводник, а поводырь.

– Я знаю, – сказал он. – Иди сюда и сядь рядом, если ты не очень на меня сердита.

Она подошла, села рядом с ним на кровать, они стали слушать, как дождь громко стучит по оконному стеклу, и он изо всех сил сдерживался, чтобы не ощупать ее голову и лицо, как делают слепые, а сделать это по-другому он не мог. Он притянул ее к себе и поцеловал в макушку. Нужно будет снова попробовать уговорить ее, в другой день, подумал он. Я должен это сделать как-то поумнее. Как приятно прикасаться к ней, я так ее люблю, и я принес ей столько горя, я должен сделать все, что в моих силах, чтобы научиться хорошо заботиться о ней. Если я буду думать о ней и только о ней, все будет хорошо.

– Я больше не буду все время повторять «понимаешь», – сказал он. – И это только начало.

Она покачала головой, и он почувствовал, что она дрожит.

– Ты можешь говорить все, что хочешь, – сказала она и поцеловала его.

– Пожалуйста, не плачь, радость моя, – сказал он.

– Я не хочу, чтобы ты спал с какой-то паршивой подушкой, – сказала она.

– Я и не собираюсь. С какой-то паршивой подушкой – ни за что.

«Остановись, – сказал он себе. – Сейчас же остановись».

– Послушай, милая, – сказал он ей, – давай пойдем вниз, пообедаем на нашем любимом старом месте у камина, и я расскажу тебе, какой ты у меня чудесный котенок и какие мы с тобой счастливые кот-и-кошечка.

– Мы действительно счастливые.

– И мы все с тобой хорошенько обдумаем.

– Только я не хочу, чтобы ты меня куда-то отсылал.

– Никто никогда и никуда не собирается тебя отсылать.

Но, идя вниз по лестнице, осторожно нащупывая ногами каждую ступеньку и держась за перила, он думал: я должен заставить ее уехать, и сделать это нужно так скоро, как только возможно без того, чтобы обидеть ее. Потому что не очень-то я со всем этим справляюсь. Постарайся. Это-то ты можешь себе обещать. А что еще ты можешь? Ничего, подумал он. Ты ничего не можешь сделать. Но кто знает, со временем ты, вероятно, научишься лучше справляться с собой.

Доктор и его жена [102]

Дик Болтон явился из индейского лагеря, чтобы распилить бревна для отца Ника. Он привел с собой сына Эдди и еще одного индейца по имени Билли Тэбешо. Они пришли из леса, через заднюю калитку. Эдди нес длинную поперечную пилу, и она с мелодичным звуком хлопала его по плечу. Билли Тэбешо тащил два больших багра. Дик нес под мышкой три топора.

Дик задержался, чтобы прикрыть калитку. Остальные сразу направились на берег озера, где лежали занесенные песком бревна.

Они отбились от больших бонов, которые буксировал на лесопильню пароход «Мэджик». Бревна вынесло на берег, и если оставить их лежать, рано или поздно команда «Мэджика» приплывет на гребной шлюпке, заметит бревна, загонит в каждое по железному костылю с кольцом и вытащит их на середину озера, чтобы собрать новый бон. Однако лесорубы могут и не появиться, ведь несколько бревен не стоят денег, которые нужно заплатить команде. И если никто не придет, бревна превратятся в топляк и сгниют на песке.

Отец Ника считал, что так и выйдет, а потому нанял индейцев, чтобы те распилили бревна поперечной пилой и накололи поленьев для камина. Дик Болтон миновал дом и спустился к озеру. На берегу лежали четыре больших буковых бревна, почти полностью занесенные песком. Эдди повесил пилу в развилку дерева. Дик положил топоры на небольшую пристань. Он был полукровкой, и многие местные фермеры считали его белым. Он был очень ленив, но если брался за дело, трудился на совесть. Дик достал из кармана плитку табака, откусил кусок и заговорил на оджибве с Эдди и Билли Тэбешо.

Индейцы воткнули крючья багров в одно из бревен и раскачали его, чтобы высвободить из песка. Потом навалились на рукоятки. Бревно сдвинулось. Дик посмотрел на отца Ника и сказал:

– Отличную древесину ты своровал, док.

– Не надо так говорить, Дик, – возразил доктор. – Это плавник.

Эдди и Билли Тэбешо высвободили бревно из мокрого песка и откатили к воде.

– Толкайте в воду! – крикнул им Дик Болтон.

– Зачем это? – спросил доктор.

– Нужно его отмыть. Песок мешает пилить. И я хочу поглядеть, чье оно, – ответил Дик.

Бревно покачивалось на воде. Эдди и Билли Тэбешо стояли, опершись на багры, потея на солнце. Дик опустился на колени, изучил отпечаток молотка сортировщика на конце бревна.