Пять столетий тайной войны - [104]

Расчет оказался верным. В феврале английские власти перехватили письма, адресованные британским офицером во Фландрию. В этих письмах излагались секретные сведения, известные только членам английского правительства. После этого Харли, скрывавший все дело от Болингброка, отозвал его в сторону, когда они находились в палате общин, и продемонстрировал ему шпионские донесения, написанные почерком, который был столь хорошо известен военному министру. Богохульные ругательства, которые отпускал при чтении этих депеш Болингброк, конечно, оскорбляли слух чопорного канцлера казначейства, но не настолько, чтобы стать причиной лихорадки, к вечеру уложившей Харли в постель. Это на несколько дней отсрочило решение судьбы Гискара и, кто знает, быть может, предоставило Болингброку время, чтобы принять меры предосторожности, разумеется, касавшиеся его особы.

Харли снова появился при дворе 8 марта. В этот день Гискар два раза пытался проникнуть в Сен-Джеймский дворец. В первый раз маркиза не пустила охрана, сочтя неподходящим его костюм. Гискар вернулся домой и сменил свой наряд, позабыв при этом переложить в карман надетого им камзола неизменные кинжал и пузырек с ядом. Харли увидел француза, когда тот шел к королеве. Туда же по просьбе Харли вызвали Болингброка и попросили написать приказ об аресте шпиона и обыске в его квартире. Гискара задержали в парке. Особенную ярость француза вызвало то, что приказ был отдан Болингброком. Они и до этого были близки к ссоре. Их общая фаворитка ожидала ребенка, и оба ее поклонника пытались предоставить друг другу честь отцовства.

Шпиона отвели в одну из дворцовых комнат. Спешно приглашенные министры приступили к допросу Гискара. При обыске у маркиза отобрали шпагу, но ему удалось незаметно спрятать лежавший в комнате перочинный ножик. На все вопросы Гискар отвечал неизменным «нет». Он даже с презрительной усмешкой отрицал, что предъявленные ему разведывательные донесения написаны его рукой. В конце допроса, когда вызвали стражу для сопровождения арестованного, Гискар неожиданно бросился к Харли и вонзил в него извлеченный из кармана перочинный ножик. Лезвие прошло около грудной кости. Министры в панике выхватили мечи, клерки, бросив свои записи, выбежали из комнаты, в которую ворвались стражники. Министрам удалось нанести преступнику три раны — все в спину. Болингброк от усердия даже сломал шпагу. Пришедший в сознание Харли просил, чтобы Гискару не причинили увечий. Он был нужен не мертвым, а живым: кто знает, что француз мог сообщить о Болингброке.

Ранение Харли оказалось не очень серьезным. Лорды, приступившие к новому допросу Гискара, не могли добиться ничего конкретною, к тому же маркиз туманно намекал на какие-то таинственные заговоры. Гискару обещали прощение, если он сделает полное признание. Он как будто был готов принять это предложение. Однако после этого ему, как утверждали, была принесена записка от Болингброка. Тот извещал своего бывшего компаньона, что это обещание — лишь ловушка. В ярости Гискар вскрыл раны и умер через несколько часов. Стоявшие у его постели министры тщетно рассчитывали услышать в последнюю минуту важные признания. Им повезло не более чем вигским лордам в случае с Грегом.

Поведение Болингброка вызывало толки — обращали внимание на то, что он хотел заколоть Гискара, когда француз ранил Харли. Обыск в квартире Гискара производился под контролем военного министра. Может быть, поэтому там ничего не нашли. Более того, Болингброк поспешил завладеть и теми письмами Гискара, которые были перехвачены людьми Харли. Военный министр распространял слух, что Гискар метил в него, Болингброка, и только случайно попал ножом в Харли. Поведение Болингброка, возможно, объясняется тем, что Гискар был в курсе связей своего высокопоставленного приятеля с якобитской разведкой.

…Королева Анна колебалась между преданностью англиканской церкви и желанием сделать своим преемником своего младшего брата, а не «германского медведя». Агентом якобитов, обеспечивавшим поддержание контактов между королевой и претендентом, был француз аббат Франсуа Голтье, который ранее был священником французского посольства в Лондоне, а после начала войны за испанское наследство стал капелланом императорского посла. Голтье осведомлял Париж и претендента обо всем, что происходило в правительственных кругах Англии. Другой вопрос: получал ли Голтье информацию от самого Болингброка (тот впоследствии категорически это отрицал)?

Голтье имел связи с английскими католиками, посещавшими часовню в посольстве. Среди них были графиня Джерси и ее муж, которые в декабре 1710 г. передали Голтье от имени Харли поручение отправиться в Париж и известить французского министра иностранных дел де Торси о согласии Англии приступить к мирным переговорам. Ведение переговоров взял в свои руки Болингброк. Весной 1711 г. Голтье вернулся в Англию. В это время умер император Иосиф. Ему наследовал эрцгерцог Карл, которого союзники прочили на испанский престол вместо Филиппа V, внука Людовика XIV. Иначе говоря, замаячило не только объединение французской и испанской короны, но и возрождение империи Карла V, еще менее устраивавшее Лондон. В июле 1711 г. Голтье снова отправился во французскую столицу. На этот раз в сопровождении нашего знакомого — поэта Мэтью Прайора. Оба путешествовали с паспортами, выписанными на вымышленные имена, и пересекли пролив на рыболовном судне. Однако их отъезд был замечен таможенным чиновником Джоном Маки, ведавшим также почтовыми пакетботами, который сообщил об этом Болингброку. Министр порекомендовал непрошеному следопыту держать свое открытие в тайне и немедля известить его, когда эти люди возвратятся в Англию.