Пять пятилеток либеральных реформ. Истоки российской модернизации и наследие Егора Гайдара - [192]

Очень важный момент: на определенном этапе развития – или, наоборот, стагнации или движения страны вспять реформы оказываются неизбежными.

Триггер реформ всегда один и тот же – доведение до ручки ситуации в стране, когда элите, чтобы сохранить себя, надо уже начинать что-то делать. Причем один из вариантов этого «что-то» – усиление репрессий, что, впрочем, не отменяет впоследствии возвращения к реформаторской повестке. Хотя репрессивно-застойный период может длиться и десятилетиями. Однако есть и опция выбора элитами модернизационной стратегии в целях избежать проблем для самих себя. И если в то же самое время в обществе зреет спрос на перемены, в какой-то точке это движение навстречу друг другу «верхов» и «низов» соединяется – начинается реформа.

Никколо Макиавелли писал в «Истории Флоренции»: «…Новый порядок порождается беспорядком, порядок рождает доблесть, а от нее проистекают слава и благоденствие… Когда предел бедствий достигнут, вразумленные им люди возвращаются к… порядку».

Запаздывание элит с реформами иной раз превращает ситуацию во взрывоопасную. Об этом, например, писал в 1813 году царю Александру I находившийся в ссылке в Перми Михаил Сперанский: «Царства земные имеют свои эпохи величия и упадка, и в каждой эпохе образ правления должен быть соразмерен той степени гражданского образования, на коем стоит государство. Каждый раз, когда образ правления отстает или предваряет сию степень, он ниспровергается с большим или меньшим потрясением. Сим вообще изъясняются политические превращения, кои в древние времена и в дни наши предлагали и изменяли порядок правлений». Поэтому, заключает Сперанский, важна «благовременность начинаний», то есть правильно выбранное время начала реформ.

Характерно, что именно Сперанскому приписывали иронично-раздраженное высказывание о реформаторском бессилии царя Александра: «Tout ce qu’il fait, il le fait à demi» («Все, что он делает, он делает наполовину»).

Начинают реформы элиты, потому что инициировать модернизацию могут только те, у кого в руках власть. Важно консолидировать политические, аппаратные, социальные группы, которым реформы выгодны, и тем самым сформировать так называемые «коалиции за модернизацию», в ядро которых, по небесспорному предположению ряда исследователей, могли бы входить «интеллектуалы, крупный бизнес, высокодоходные слои населения».

Небесспорному, потому что история последних лет показывает: реформаторский порыв этих слоев быстро исчерпывает себя и они, адаптируясь к существующей политической системе, становятся либо конформистами, либо сторонниками контрреформ.

При этом программы развития, которые готовят, поддерживают, проталкивают «коалиции за модернизацию», должны ориентироваться не на отдельные группы элит или населения, а на удовлетворение интересов всего общества. То есть речь идет о так называемом Парето-улучшении, когда улучшение состояния какой-либо группы не ведет к ухудшению состояния другой группы. Итоговыми выгодоприобретателями реформ в идеальной конструкции должны быть все.

Ответственная элита начинает преобразования и привлекает для этого контрэлиту, безответственная – закручивает гайки.

Эффективность реформ некоторые исследователи связывают с временами кризиса, началом срока работы нового правительства и сильной властью (например, ее президентской моделью). Такие механизмы работают далеко не всегда, представляется, что в этой модели недооценена роль демократии и ответственных элит, но, например, ровно в этой логике начинались радикальные реформы 1990-х годов: тогда речь шла еще и о возникновении нового государства – Российской Федерации. То есть к трем факторам добавлялся четвертый – старт с чистого листа, правда, с колоссальными обременениями, оставленными страной-предшественницей – СССР.

Ограничения реформ – политические, идеологические и аппаратные – непременные спутники российских преобразований. В перестройку этими ограничениями, флажками, за которые боялись выйти, стали границы социалистического выбора. Во времена Александра I и Михаила Сперанского такими ограничителями были крепостничество и абсолютная власть монарха. Во времена Александра II – абсолютная власть монарха уже без крепостного права. В сегодняшних российских обстоятельствах – стремление истеблишмента сохранить себя во власти, а значит, не допустить никаких преобразований.

Кроме того, не стоит сбрасывать со счетов такой объективный фактор, как сопротивление реформам. Например, Михаилу Горбачеву противостоял тот тип стратегического мышления, который возобладал уже в наше время. Это тип мышления, который и привел СССР к состоянию, когда перестройку уже нельзя было не начинать. Он описывается формулой «Не надо ничего трогать», консенсус бездействия. Этот принцип не чисто брежневский, хотя Леонид Брежнев, согласно многочисленным мемуарным свидетельствам, после 1968–1969 годов являлся его адептом. И он был не первым в череде лидеров, сознательно избегавших преобразований и модернизации. Симптоматична история с императором Австрии Францем-Иосифом I. Он всячески препятствовал индустриализации страны: предвосхищая Маркса, видел в рабочих носителей революции. Когда перед императором положили план строительства железной дороги, он прямо сказал, что это приведет к революции. Сила перемен и инноваций всегда страшила правителей: в ней они видели пророщенные зерна возможной демократизации и угрозу своей власти.