Пять пятилеток либеральных реформ. Истоки российской модернизации и наследие Егора Гайдара - [189]

И был страшно горд, когда спустя какое-то время Леонид Гозман и новый лидер СПС Никита Белых приехали к нему в Дунино, по выражению Леонида Яковлевича, «просить руки его дочери». В политическом смысле: возглавить московский список партии на выборах, влить свежую кровь, привлечь молодых избирателей, использовать в политических целях громкую фамилию. Гайдар веселился: «До чего дожил – дочь на царство зовут!»

План был хороший. Толку от него было мало. СПС раздирали внутренние противоречия. Внешняя среда была во всех смыслах неблагоприятной. В ноябре 2007-го на «Марше несогласных» в Питере были задержаны Борис Немцов, Никита Белых и Леонид Гозман. Гозману омоновцы сломали руку.

К партии все это имело мало отношения. СПС потерпел разгромное поражение и снова не прошел в парламент. Осенью 2008-го «Союз правых сил» самораспустился. Интересная сложилась семейная ситуация: Мария Гайдар была категорически против роспуска партии, Егор Гайдар – за. На руинах «Союза правых сил», который, в свою очередь, вырос из «Демократического выбора России», Кремль решил на всякий случай создать искусственную квазипартию, так же искусственно объединив обломки старых партийных проектов в нечто под названием «Правое дело». Удивительным образом Гайдар считал, что участвовать в этом мероприятии все равно надо, чтобы держать «поляну». Он настаивал на том, чтобы Леонид Гозман стал сопредседателем партии наряду с Георгием Бовтом и Борисом Титовым, «продуктами разных сфер». Даже Чубайс не был целиком за – при решении вопроса он воздержался. Но Гозман послушался Гайдара и еще некоторое время участвовал в этом проекте, который потом использовался как партийная база для кандидата в президенты миллиардера Михаила Прохорова.

О деликатных международных миссиях Гайдара последних лет мало что известно. Судя по рассказам тех людей, с которыми удалось поговорить, это были инициативные переговоры, иногда с одобрения российских официальных лиц, касавшиеся ядерных сюжетов, которые вдруг актуализировались в середине и особенно во второй половине нулевых.

В 2006 году американцы, обеспокоенные ядерной угрозой со стороны Ирана, достигли договоренности с Польшей и Чехией о размещении системы противоракетной обороны (ПРО) в Восточной Европе. Российское политическое руководство восприняло это как прямую угрозу. Появилось огромное и густо унавоженное поле для конфронтации с Западом и политических спекуляций.

Гайдар, на всю жизнь «раненный» Карибским кризисом, пережитым им в детстве на Кубе, а затем – ответственностью за ядерную державу в стадии распада, очень серьезно относился к проблемам нераспространения ядерного оружия и ядерного баланса. Вторым мотивом этого серьезного отношения было ясное понимание, что любая конфронтация России с Западом, в том числе на основе ядерных разногласий, усилит антиамериканские настроения в нашей стране и одновременно ожесточит и без того весьма воинственный российский истеблишмент, ускорив его милитаризацию. А значит, и милитаризацию государственного бюджета. Как следствие, это может привести к развалу бюджетной сбалансированности. Что будет означать серьезные проблемы для российской экономики. Именно это и произошло впоследствии.

Логика была точно такой же, как и в ситуации с бомбардировками НАТО Сербии в 1999 году: не будите антизападные настроения в России, тем самым не подрывайте основы, а потом уже – остатки демократии в стране.

С 2006 года, еще до отравления, он забил тревогу. В марте выступил с резкой статьей «Ядерный баланс: опасные игры» по поводу возможного размещения американской системы ПРО в Польше и Чехии: «В основе советского военного планирования лежала концепция „ответно-встречного удара“. Речь шла о нанесении ядерного удара при появлении угрозы со стороны противника. Шансы на то, что эта доктрина в России вновь войдет в моду, за последние дни увеличилась… На протяжении последних лет я и многие мои коллеги вели нелегкую борьбу за сохранение в России ответственной финансовой политики на фоне экстремально высоких цен на нефть. Элементом этой борьбы был Стабилизационный фонд. Боюсь, что борьба проиграна. Куда теперь пойдут средства Стабилизационного фонда, догадаться нетрудно».

Примерно таким набором аргументов Гайдар пользовался в ходе своих челночных дипломатических миссий, пытаясь построить back-channel, неофициальный потайной ход для контактов России и Запада. При понимании того, как рассказывал помощник Егора Михаил Слободинский, заставший этот период в жизни Гайдара, что «военные заточены на эскалацию». И именно это обстоятельство, считал Егор, было не до конца понятно «гражданским» лицам, принимавшим решения.

«Его вовлеченность в проект остановить Запад с ПРО была очень внутренней, глубинной, личностной и очень для него важной. Но можно, наверное, сказать, что такого характера проектов, которые бы были судьбоносные для России, ему не хватало. Курс страны был очевидно не тот, который его бы порадовал. Но если внутри этого курса у него была возможность делать что-то по-настоящему значимое для страны, то думаю, что это повлияло бы на его состояние», – говорил Анатолий Чубайс.