Пять поэм - [51]

Рассыпав зерна слов, вновь на него надеть.

«О мастер опытный, — услышал он от Сладкой,—

Ты разрешенною обрадуешь загадкой.

Желание мое, о мастер, таково,

Чтоб услужили мне твой ум и мастерство.

Ты, зная мудрый труд и замыслами смелый,

Сей заверши дворец своей рукой умелой.

Ведь стадо — далеко, а в молоке — нужда,

Дай талисман, чтоб нам иметь его всегда.

Меж стадом и дворцом в фарсанга два преграда:

Уступы скал, и в них проток устроить надо,

Чтоб пастухи в него вливали молоко,

Чтоб мы сказать могли: достали молоко».

И, сладкоречия журчанию внимая,

Впал в немощность Ферхад, речей не понимая.

В свой жадный слух вбирать еще он мог слова,

Но что в них значилось, не знала голова.

Хотел заговорить, — да нет! — умолк он сразу.

Он перст беспомощно прикладывает к глазу.

Он вопрошает слуг: «Что приключилось тут?

Я пьян, а пьяные — те ощупью бредут.

Что говорила мне, мне говорите снова,

Что просит у меня, о том просите снова».

И слуги речь Ширин пересказали вновь,

По приказанию слова связали вновь.

Когда постиг Ферхад красавицы веленье,

Его запечатлел в душе он во мгновенье.

И в мыслях приступил он к сложному труду,

Подумав: «Тонкое решение найду».

Он вышел, сжав кирку; за ремесло он снова

Взялся; служить любви рука его готова,

Так яростно дробил он мускулы земли,

Что скалы воском стать от рук его могли.

Был каждый взмах кирки, когда ломал он камень,

Достоин тех камней, чей драгоценен пламень.

Он рассекал гранит киркою, чтоб русло,

Что он вытесывал, меж кряжами прошло.

Лишь месяц миновал, — и путь, киркой пробитый,

Вместить бы смог поток в разъятые граниты.

От пастбища овец до замковых ворот

Он камни разместил, укладывая ход,

И так он все свершил, что водоемы рая

Пред ним простерлись бы, ступни его лобзая.

Так слитно плитами он выложил проток,

Что между плитами не лег бы волосок.

Ложбиной, созданной рукой творца умелой,

Сумели струи течь, гонимы дланью смелой.

Пусть кажется порой: безмерного труда

Рука преодолеть не сможет никогда.

Но сто булатных гор, воздвигнутых от века,

Сумеют разметать ладони человека.

Где то, чего б не смял всесильный род людской?

Лишь смерти не сразить невечною рукой.

Приезд Ширин к месту работ Ферхада

И вот возникло то, что людям не знакомо:

Стекает молоко в пределы водоема.

И мастером Луне известие дано:

Водохранилище им сооружено.

И гурия, прибыв, всему дивясь глубоко,

Вкруг водоема шла, прошла и вдоль протока.

Ей мнилось: водоем и новое русло

Здесь только божество расположить могло.

Не дело смертного водоразделы рая,

Где бродят гурии, у млечных рек играя!

Услышал от Ширин хваление Ферхад:

«Да будешь промыслу божественному рад!»

И счастлив он, призыв от Луноликой слыша,

И был посажен он всех приближенных выше.

«Мне нечем наградить такое мастерство.

Тут и помощникам не сыщешь ничего».

У дивной, меж камней, и в полумраке ясных,

В ушах светились две жемчужины прекрасных.

И каждая красой венцу была равна.

Дань города была — жемчужинам цена.

И, серьги сняв, Ширин с пьянящею мольбою

Сказала: «О, прими! Продан ценой любою.

Когда смогу добыть я лучшее — ценой

Достойной оплачу все то, что предо мной».

Жемчужины приняв, их восхвалив, проворно

Ферхад к ногам Ширин бросает эти зерна.

И устремился он, смиряя горе, в степь.

Слезами заливал он, словно море, степь.

Нет! Страстью не затмит он созданного дела!

Он ждал, чтоб даль его забвением одела.

План Ферхада от любви к Ширин

Ферхад воскрешает в памяти красоту Ширин и терзается любовью к ней. Он убегает в пустыню, в горы и безутешно рыдает там, катаясь по земле и разрывая на себе одежду. Утешать его приходят дикие звери. Его связи с миром нарушены, он отбросил свое «я» и живет лишь любовью к Ширин. Видеть издали ее замок для него — высшее счастье. Весть о его одержимости распространяется среди людей.

Xосров узнает о любви Ферxада

И передал царю одни из царских слуг —

То, что сказал ему его ближайший друг.

Он слышал, что Ферхад, рыдающий в пустыне,

Лишь о себе весь мир твердить заставил ныне,

Что устремления любовного напасть

В пустыню бедняка заставила попасть.

От страсти к красоте, что всем сжигает очи,

Стеная, бродит он во мраке долгой ночи.

Он говорит: «Душа из-за Ширин больна!»

И речь его громка, и всем она слышна.

Ни стрелы, ни мечи, разящие с размаха,

Ни старцы, ни юнцы в нем не рождают страха.

Но знаю: лишь душой привязан он к Луне,

Лишь слухом о красе довольствуясь вполне.

Серебротелую всечасно поминая,

Про самого себя не помнит он, стеная.

В неделю раз он к ней приходит в замок; есть

Ему услада в том: «о ней услышит весть».

Едва лишь внял Хосров нежданному рассказу,

К грабительнице душ страсть возрастает сразу.

В соревновании бойцы отважней бьют,

Два соловья нежней над розою поют.

Коль двое второпях становятся у лавки,

Ты должен от купца ждать на товар надбавки.

Хосрова сердцу вновь ристалище дано:

Тот, сердце бросивший, с Хосровом заодно.

И по-иному шах заревновал подругу.

Придал соратник жар ревнивому недугу.

Все просит мысль его: «Ты делу помоги».

Не в глине ль он увяз? Не вытащить ноги!

Когда недуги нас охватят или скорби,

То стройный кипарис свой стан высокий сгорбит.

Очам болящего подмога не видна,

Ведь мысль болящего, как сам больной, больна.

Во здравье человек — и мысль его здорова,