Пять поэм - [35]

Что беззаконие свершил Хосров, что, верно,

Ему не страшен шах, что шепот будет скверный.

Промолвил шаханшах: «Не знаю, в чем вина».

Сказали: «Путь его — неправедность одна.

И для его коня не создана ограда,

И раб его желал чужого винограда.

И на ночь бедняка лишил он ложа сна,

И арфа звонкая всю ночь была слышна.

Ведь если бы он был не отпрыск шаханшаха, —

Он потерял бы все, наведался бы страха.

Врач в длань болящего вонзает острие,

А тело острием он тронет ли свое?»

«Меч тотчас принести!» — раздался голос строгий,

И быстрому коню немедля рубят ноги,

А гурского раба владельцу лоз дают, —

Сок розы сладостной в поток соленый льют.

Оставили в жилье, где пили в ночь охоты,

Как дар, Хосровов трон искуснейшей работы.

Арфисту ногти — прочь, чтоб голос арфы смолк,

А с арфы смолкнувшей сорвать велели шелк.[125]

Взгляни — вот древний суд, для всех неукоснимый,

Суд, даже над своей жемчужиной творимый.

Где ж правосудье днесь великое, как рок?

Кто б сыну в наши дни подобный дал урок?

Служил Ормуз огню. Свое забудем чванство!

Ведь нынешних времен постыдно мусульманство.

Да, мусульмане мы, а он — язычник был.

Коль то — язычество, в чем мусульманства пыл?

Но слушай, Низами, пусть повесть вновь струится:

Безрадостно поет нравоучений птица.

Хосров со старцами идет к своему отцу

Когда Хосров Парвиз увидел свой позор,

Он призадумался, его померкнул взор.

Он понял: для себя он в прошлом не был другом.

Он понял: прав отец — воздал он по заслугам.

Все дело рук своих! И вот руками он

Бил голову свою, собою возмущен.

Двум старцам он сказал, не ощущая страха:

«Ведите кипарис к престолу шаханшаха.

Быть может, вашему заступничеству вняв,

Шах снизойдет ко мне, хоть я и был неправ».

И саван он надел[126] и поднял меч — и в мире,

Как в Судный день, шел плач, звуча все шире, шире.

С мольбою старцы шли. Смотря смиренно вниз,

Подобно пленнику, за ними шел Парвиз.

Лишь к трону подошли, — не умеряя стона,

В прах, грешник горестный, царевич пал у трона.

«Так много горести, о шах, мне не снести!

Великим будь — вину ничтожному прости.

Юсуфа не считай ты виноватым волком.[127]

Он грешен, но он юн, он свет не понял толком.

Ведь рот мой в молоке, и все мне в мире вновь.

Что ж мощный лев испить мою желает кровь?

Пощады! Я — дитя! Сразит меня кручина,

Не в силах вынести Я гнева властелина!

Коль провинился я — вот шея, вот мой меч.

Тебе — разить, а мне — сраженным наземь лечь.

Я всякий гнет снесу на перепутьях жизни,

Лишь только б царственной не внять мне укоризне».

Так молвил чистый Перл и начал вновь стенать.

И голову свою склонил к земле опять.

Покорность мудрая толпу людей сразила,

И вновь раздался плач — его взрастала сила, —

И вопли понеслись, как шум листвы в ветрах,

И жало жалости почуял шаханшах.

Он видит: сын его, хоть молод он и нежен,

Уж постигает путь, что в мире неизбежен.

Он, для кого судьба не хочет вовсе зла,

Сам хочет одного — чтоб скорбь отца прошла.

Подумай: как с тобой поступит сын, — он то же

Увидит от того, кто всех ему дороже.

Для сына ты не будь истоком зла и мук,

Преемником ему ведь твой же будет внук.

И на сыновний лик склонился взор Ормуза.

Он понял: сын ему — целенье, не обуза.

Он благороден, мудр, и как не разгадать,

Что божия на нем почила благодать.

Целуя сына в лоб, обвив его руками,

Ормуз повелевать велит ему войсками.

Когда, сойдя с крыльца, на двор ступил Хосров,

Мир засиял опять: с него упал покров.

Гадал Хосровов лик — он был для взоров пиром, —

Дано ли в будущем сиять ему над миром?

Хосров видит во сне своего деда Ануширвана

Лишь кудри полночи разлили аромат,

Свет утонул во тьме и свет был тьмой объят,

И, ткани мглы развив, блеснул в выси кудесник,[128]

Не чародей дневной, а страстных игр предвестник, —

Вошел во храм Хосров, и там, склонивши стан,

Он на ступени сел, еще шепча: «Яздан».

Вчера из чаши сна не отпил он нимало,

И дрема сладкая на юношу напала.

И деда своего увидел он во сне.

Дед молвил: «Юный свет! Весь мир в твоем огне.

Ты четырех рабов утратил ненароком.

Четыре радости тебе пошлются роком.

За то, что ты вкусил столь горький виноград,[129]

Но горестным не стал и не померк твой взгляд,

Красавицу, о внук, обнимешь ты. Едва ли

Такую красоту созвездья создавали.

Затем: за то, что ног лишен твой лучший конь,

Но все ж тебя не жжет неистовый огонь,

Шебдиза обретешь. Его летучи ноги.

Следы его подков не врежутся в дороги.

А третья: твой отец дал бедному твой трон,

Но от несчастия в том счастью — не урон.

Утешен будешь ты сверкающим престолом.

Он деревом златым возвысится над долом.

Четвертое: за то, что, пылкий, не вспылил,

Хоть шах прогнал певца и струн тебя лишил,—

Барбеда ты найдешь; внимать ему услада,—

Припомнившим о нем сладка и чаша яда.

Утратив камешки — клад золотой найдешь,

Костяшки потеряв — ты перлов рой найдешь».

Стряхнул царевич тьму дремотного тумана

И встал, и вновь хвалой прославил он Яздана.

Он целый день молчал, был думой взор одет,

Он будто все внимал тому, что молвил дед.

И, мудрецов созвав, он рассказал им ночью

О том, что видел он как будто бы воочью.

Рассказ Шапура о Ширин

И некий жил Шапур, Хосрова лучший друг,

Лахор он знал, Магриб прошел он весь вокруг,

Знай: от картин его Мани была б обида.

Как рисовальщик он мог победить Евклида.