Пять лет на острове Врангеля - [127]

Мы знали, что «Челюскин» уже не может итти к нам, но тем не менее с большим интересом ловили все, что нам удавалось услышать о нем. Мы слышали, что «Челюскин» уже вошел в Берингов пролив, но его зажало льдом между островами Малым и Большим Диомидами[51]. Мы ждали, что в ближайший день-два лед разредится и «Челюскин» быстро доберется до Владивостока, вписав еще одну славную страницу в историю полярных походов отважных советских моряков.

Но неожиданно мы услышали, что «Челюскин» вместе с зажавшим его ледяным полем начал дрейфовать прямо на север с невероятной быстротой — сорок миль в сутки. Потом последовали сообщения о злоключениях судна, зажатого льдами. Оно носилось по воле льда, течений и ветра — то удаляясь, то приближаясь к желанному проливу Беринга.

Время шло. Уже осенние морозы сковали льды, и дальше надеяться на благополучное окончание рейса не следовало.

Мы слышали, что «Челюскин» зазимовал, но отважный коллектив советских моряков не унывал и в условиях тяжелой зимовки вдалеке от берега продолжал жить одной жизнью с Советским Союзом. С радостью отмечали мы благополучное прохождение зимовки и рассчитывали, что придет день, когда море под вешними лучами солнца вскроется, судно освободится и, хоть с годичным опозданием, но все же благополучно прибудет во Владивосток.

Но вот однажды мы получили сбивчивое сообщение, что челюскинцы построили мачту и подняли на ней красный советский флаг, который над мертвыми льдами так же гордо реет, как на материке. Мы поняли, что случилось нечто непоправимое. Позже последовали сообщения, подтвердившие наши догадки. «Челюскин», раздавленный льдами, затонул, а сотня советских людей, выбравшись на лед, организованно и мужественно продолжала бороться за свою жизнь и за достоинство Советской Республики. Жизнь в ледяном лагере протекала нормально. На материке, как мы слышали, были приняты спасательные меры, достойные только нашего великого СССР. Со всех сторон летели самолеты, самолеты же шли на кораблях, из Ленинграда через все океаны был отправлен краснознаменный ледокол «Красин».

Я поручил Траутману во что бы то ни стало связаться с какой-нибудь станцией и передать слова приветствия героическим челюскинцам. Но и в этот раз ему не удалось связаться, и наше приветствие челюскинцев не достигло.

Все время, пока челюскинцы были на льду, мы переходили От надежды к отчаянию. Однажды мы услышали, что летчик Ляпидевский и наш знакомец штурман Петров, вылетев из Уэллена, добрались до лагеря Шмидта, благополучно опустились там и в один рейс вывезли всех женщин и детей. Теперь на льдине остались только полные сил мужчины. Потом пришли самолеты — и на кораблях и лётом из Хабаровска и Аляски. Начались дни незабываемого упорства и героизма наших советских летчиков, в жесточайших условиях Арктики успешно вывозивших со льда группу за группой.

Мы слышали о болезни О. Ю. Шмидта. Знали о директиве правительства и партии сдать лагерь Боброву и отправиться на материк.

Вот и последние четыре человека вывезены со льда. Затем мы почти каждый день слышали о триумфальном шествии героических людей через весь Советский Союз.

Мы были глубоко удовлетворены и горды тем, что люди, посланные советской родиной на освоение труднейших участков нашей страны, очутившись в трудных условиях, не были оставлены. Иначе и быть не могло! Наше советское отношение к человеку не могло допустить гибели челюскинцев на льду.

Через некоторое время после того, как челюскинцы были спасены и они уже следовали на материк, к нам 24 мая 1934 года пожаловал самолет. Мы с Власовой были у себя в комнате. Вдруг наша дверь открылась, и Демидов каким-то не своим голосом прокричал:

— Самолет! Самолет летит!

Мы с Власовой оделись, выскочили наружу. Аппарат уже кружился над бухтой, выбирая, как видно, место для посадки.

Я дал распоряжение Траутману и Демидову разложить на бухте в наиболее удобном месте посадочное «Т».

Посадка предстояла трудная. Бухта осенью прошлого года замерзла скверно. Перед самым ледоставом в бухту натащило торосов, их сковало льдом. Так они и остались. Рассчитывая, что с наступлением светлой поры к нам может прилететь самолет, я еще в конце марта озаботился подготовкой посадочной площадки. Несколько дней мы выбирали место, но и на море и в бухте не было ровной площади нужных размеров. Пришлось изрубить много торосов на бухте. Крайние торосы я окрасил метиленовой синькой, чтобы их сверху было лучше заметно.

Но ко времени прилета самолета стояли довольно теплые дни, и бухта «рассолодела»; снег, покрывший лед, во многих местах основательно подтаял, и образовались большие лужи. Вода в последние дни была скована морозами, и лужи покрылись коркой льда; корка выдерживала свободно человека, но все же она не была достаточно крепкой для того, чтобы выдержать тяжесть самолета, приземляющегося с большой скоростью.

Приготовленная нами площадка была совершенно негодна: знак был выложен на узкую ровную полосу льда параллельно берегу.

На самолете, как видно, был опытный пилот, и он сверху правильно ориентировался, найдя место среди луж, где самолет мог безопасно для себя сесть.