Пять историй болезни - [56]

Я: “А тебе бы этого хотелось?”

Ганс: “Да!”

Я: “Ты говорил, что не хочешь, чтобы мама получила еще одного младенца”.

Ганс: “Тогда она больше не будет нагружена. Мама говорит, что когда она больше не захочет, то и бог этого не захочет”. (Понятно, что Ганс вчера уже спрашивал, нет ли в маме еще детей. Я ему сказал, что нет и что, если господь не захочет, в ней не будут расти дети.)

Ганс: “Но мне мама говорила, что когда она не захочет, больше у нее не вырастет детей, а ты говоришь, когда бог не захочет”.

Я ему сказал, что это именно так, как я говорю, на что он заметил: “Ведь ты был при этом и знаешь это, наверно, лучше”. Он вызвал на разговор и мать, и та примирила оба показания, сказав, что когда она не захочет, то и бог не захочет.

Я: “Мне кажется, что ты все-таки хотел бы, чтобы у мамы был ребенок?”

Ганс: “А иметь его я не хочу”.

Я: “Но ты этого желаешь?”

Ганс: “Пожалуй, желаю”.

Я: “Знаешь, почему? Потому что тебе хотелось бы быть папой”.

Ганс: “Да… Как эта история?”

Я: “Какая история?”

Ганс: “У папы не бывает детей, а как потом говорится в истории, когда я хотел бы быть папой?”

Я: “Ты хотел бы быть папой и женатым на маме, хотел бы быть таким большим, как я, иметь такие же усы, как у меня, и ты хотел бы, чтобы у мамы был ребенок”.

Ганс: “Папа, когда я буду женатым, у меня будет ребенок только тогда, когда я захочу, а когда я не захочу, то и бог не захочет”.

Я: “А тебе хотелось бы быть женатым на маме?”

Ганс: “О, да”».

Здесь ясно видно, как в фантазии радость еще омрачается из-за неуверенности относительно роли отца и вследствие сомнений в том, от кого зависит деторождение.

«Вечером в тот же день Ганс, когда его укладывают в постель, говорит мне: “Послушай, знаешь, что я теперь делаю? Я теперь до 10 часов еще буду разговаривать с Гретой, она у меня в кровати. Мои дети всегда у меня в кровати. Ты мне можешь сказать, что это означает”. Так как он уже совсем сонный, я обещаю ему записать это завтра, и он засыпает».

Из прежних записей видно, что Ганс со времени возвращения из Гмундена всегда фантазирует о своих «детях», ведет с ними разговоры и т. д.[62]

«26 апреля я его спрашиваю: почему он всегда говорит о своих детях?

Ганс: “Почему? Потому что мне так хочется иметь детей, но я этого не хочу, мне не хотелось бы их иметь”[63].

Я: “Ты себе всегда так представлял, что Берта, Ольга и т. д. твои дети?’

Ганс: “Да, Франц, Фриц, Поль (его товарищ в Лайнце) и Лоди”. (Вымышленное имя, его любимица, о которой он чаще всего говорит. Я отмечаю здесь, что эта Лоди появилась не только в последние дни, но существует со дня последнего разъяснения (24 апреля).)

Я: “Кто эта Лоди? Она живет в Гмундене?”

Ганс: “Нет”.

Я: “А существует на самом деле эта Лоди?”

Ганс: “Да, я знаю ее”.

Я: “Которую?”

Ганс: “Ту, которая у меня есть”.

Я: “Как она выглядит?”

Ганс: “Как? Черные глаза, черные волосы; я ее однажды встретил с Марикой (в Гмундене), когда я шел в город”.

Когда я хочу узнать подробности, оказывается, что все это выдумано[64].

Я: “Значит, ты думал, что ты мама?”

Ганс: “Я действительно и был мамой”.

Я: “Что же ты, собственно, делал с детьми?”

Ганс: “Я их клал к себе спать, мальчиков и девочек”.

Я: “Каждый день?”

Ганс: “Ну конечно”.

Я: “Ты разговаривал с ними?”

Ганс: “Когда не все дети влезали в постель, я некоторых клал на диван, а некоторых в детскую коляску, а когда еще оставались дети, я их нес на чердак и клал в ящик; там еще были дети, и я их уложил в другой ящик”.

Я: “Значит, ящики аиста стояли на чердаке?”

Ганс: “Да”.

Я: “Когда у тебя появились дети, Анна была уже на свете?”

Ганс: “Да, уже давно”.

Я: “А как ты думал, от кого ты получил этих детей?”

Ганс: “Ну, от меня”[65].

Я: “Ведь тогда ты еще не знал, что дети рождаются кем-нибудь?”

Ганс: “Я себе думал, что их принес аист”. (Очевидно, ложь и увертка[66].)

Я: “Вчера у тебя была Грета, но ты ведь знаешь, что мальчик не может иметь детей”.

Ганс: “Ну да, но я все-таки в это верю”.

Я: “Как тебе пришло в голову имя Лоди? Ведь так ни одну девочку не зовут. Может быть, Лотти?”

Ганс: “О нет, Лоди. Я не знаю, но ведь это все-таки красивое имя”.

Я (шутя): “Может быть, ты думаешь, Шоколоди?”

Ганс (сейчас же): “Saffalodi[67]… потому что я так люблю есть колбасу и салями”.

Я: “Послушай, не выглядит ли Saffalodi как Lumpf?”

Ганс: “Да!”

Я: “А как выглядит Lumpf?”

Ганс: “Черным. Как это и это” (показывает на мои брови и усы).

Я: “А как еще – круглый, как Saffalodi?”

Ганс: “Да”.

Я: “Когда ты сидел на горшке и когда выходил Lumpf, ты думал себе, что у тебя появляется ребенок?”

Ганс (смеясь): “Да, на улице и здесь”.

Я: “Ты знаешь, как падали лошади в омнибусе. Ведь воз выглядит как детский ящик, и когда черная лошадь падала, то это было так…”

Ганс (дополняет): “Как когда имеют детей”.

Я: “А что ты себе думал, когда она начала топать ногами?”

Ганс: “Ну, когда я не хочу сесть на горшочек, а больше хочу играть, я так топаю ногами”. (Тут же он топает ногой.)

При этом он интересуется тем, охотно или неохотно имеют детей.

Ганс сегодня все время играет в багажные ящики, нагружает их и разгружает, хочет иметь игрушечный воз с такими ящиками. Во дворе таможни его больше всего интересовали погрузка и разгрузка возов. Он и пугался больше всего в тот момент, когда нагруженный воз должен был отъехать. “Лошади упадут (fallen)”