Пять имен. Часть 2 - [37]

Дух (деловито, но уже не так напористо, пора объединяться с телом): Имбирь. У тебя все еще башка кружится.

Тело: Ага…

Моет джезву, насыпает кофе, заливает водой, начинает колдовать.

Дух (удовлетворенно): Ну вот, так гораздо лучше. Доброе утро.

2. Кольцо

Время: тот период между шестью и девятью вечера, когда дневная пачка работы уже сделана, а я — несколько не в себе. И тем более не в себе, если она не сделана, а график жесточайший, как это часто бывает.

Действующие лица: я и мой перстень с сапфиром, в дальнейшем именуемый просто Кольцо.

Глаза (начинают слезиться, ноют): Мы гуля-а-ать хотим…

Голова (машинально): Ага, еще полстраницы…

Глаза (мстительно): Ах, так! Ну все.

Голова (отрываясь от текста): Какая сволочь отключила видимость?

Глаза (во весь голос): Мы гуля-а-ать хотим! Нам плохо, нам солнце, нам нужны темные очки, унасвчеравапщелопнулсосуд!!

Голова (встряхивается, наконец-то включается в происходящее): Хренассе… может, действительно погулять сходить.

Ноги (радостно выскакивают из-под стола): Гулять, гулять! Гав!

Голова (слабо протестует): А полстраницы…

Глаза молча сговариваются с сосудами, те быстро вызывают мигрень.

Мигрень (неаккуратно втыкается в висок, вкрадчиво): Зва-а-али, родненькие?

Голова (тихо): Караул…

Уши (неохотно вылезают из музыки): А мы плеер возьмем? А то там шумно, радио «Шансон» и разговаривают на языке, где слово «блядь» имеет 249 буквальных значений и 20 000 фразеологических.

Нос (ворчливо): А мне когда плеер будет? А то запах пота из-под парфюма, да заполированный сверху пивом бьет все ваши двадцать тысяч фразеологических!

Голова (охренев): А тебе еще не изобрели!! Что тут происходит? Будет в этом теле порядок или нет?

Тут же очень сильно жалеет, что вообще спросила.

Кольцо (негромко и веско): Прекратить истерику.

Мигрень (мрачно): Предупреждать надо! Была не права, вспылила…

Кольцо (очень знакомым тоном): Вон пошла.

Ноги: Гулять, гулять! Гав!

Голова (приободрившись): Так, плеер, мобильник, темные очки, ключи, кошелек. Все? Валим, пока не передумали.

Глаза (скрываются за темными очками): Ффуууух, как хорошо…

Уши (в плеере): Все-таки роханская скрипка великолепна…

Нос (завистливо): Заткнитесь, гады. О, тут траву скосили… м-м…

Голова (думает о своем): И вот если они действительно дотуда доберутся…

Ноги (перебирают довольно быстро и бодро): Кстати, мы вон там давно не были!

Голова: Хорошо, хорошо. О, мы сейчас сходим в наш двор, мне сегодня снилось, что мы живем напротив, старый такой дом, как раз парадным в первую арку… вот черт, дождь. Ну и ладно.

Глаза: Не ладно, не ладно! У нас очки мокрые! Нам темно! Нам чего-нибудь!

Кольцо (не без ехидства): Вы уверены?

Уши (в плеере): For thon he waes scea he faex waes ford ealra me du and he faex hla… for thon he waes Sceadufaex hla…[1]

Голова (запрокидывается): СВЕЕЕТ!!

Кольцо (деловито): Хорошо, да будет свет.

Глаза: Уберите эти копченые, мокрые стекла, уберите, уберите немедленно, нам туда, да поворачивайтесь же вы, туда, туда, над мостом, боже, какая радуга…

3. Волшебная машинка для набивки сигарет

Время: примерно половина восьмого вечера. Очень тепло и очень тихо.

Действующие лица: машинка для набивки сигарет, города.

Положить табак, вставить гильзу, закрыть, резким движением передернуть, как затвором. Вильнюс.

Стоит выйти на берег реки, моментально оказываешься в том Вильно, который два века назад. Ничто не изменилось, кричат толстые тетки, звякает колокольчик на двери маленькой аптеки, мечется белье на веревках, вода прошедшего ливня несется вниз по булыжнику мостовой. О том, что спадает жара, возвещает колокольный звон, пять вечера, пора служить Богу.

Крыши и башни, дворы и переулки, магазинчики сувениров и кофейни тасуются, как колода карт, джокеров полон рукав, колоды все время разные. Когда затертая игральная, из какого-нибудь притона, неоднократно крапленая, но полная. А когда — совсем новенькая, только что из типографии, ее только для виду немного выпачкали и засалили. Но в этой колоде много пробелов, и недостающие картинки кем-то дорисованы от руки. Смерть и Повешенный, и Четверка мечей, и Девятка Чаш.

В двух моих окнах видны три башни и множество крыш днем, — и на свету это смешное барокко. Ночью же они превращаются в сказочные призраки, то ли строения, то ли скалы, в пятнах голубого и желтого света. Весь день облака на лету отъедают от них по кусочку, а за ночь башни нарастают снова. Слышится музыка и постоянное хлопанье крыльев. Жара и грозы каждый день. Липы пахнут так, что просто плывешь в этом золотом мареве, а где нет лип, там цветет жасмин или просто скошена трава. Воздух можно резать ломтями и есть на завтрак. Смерть и Повешенный, и Четверка мечей, и Девятка Чаш. И Близнецы, хоть я и не знаю, из какой они колоды.

Положить табак, вставить гильзу, закрыть, резким движением передернуть, как затвором. Ялта.

Маленькая табачная лавочка на набережной материализовалась из ниоткуда: крошечная дверь в стене, запахи — как в табачном раю, немного старого дерева, немного старых трав. Нашлись гильзы, нашелся свежий табак, а машинка у меня своя.

Над морем — странное марево, оно смешивается с сигаретным яблочным дымом. На краю мира начинает мигать маяк, белая башня, и сквозь марево я вижу, как на мгновение он раздваивается — две высокие башни с горящими окнами, те, что загорались в сумерках сбоку от мансарды. Сигарета докурена, я лезу в кисет, проделываю весь ритуал заново, передергиваю машинкой, как затвором. Маяк подмигивает с края мира. Сейчас совсем стемнеет и море будет обозначать только полоса беспокойного прибоя. А дальше чернота и маяк. Или близнецы миссионерской церкви.