Пять имен. Часть 2 - [35]

Обретя диван и установив его — на кухню, а тумбу — на балкон, мы зажили новой жизнью с обеденным местом у окна. Потому что пока тумба занимала нишу, в нее невозможно было вписать холодильник, а как ее не стало, холодильник немедленно перекочевал. При этом он все порывался смениться на новый двухкамерный — исключительно усилием воли мы удержали его от такого опрометчивого шага. Ладно, капризно сказал холодильник, тогда на меня очень хорошо встанет микроволновая печь! Это там, у окна она на меня не вставала, а теперь встанет, а если вы проведете сюда новую розетку, то, между прочим, можно будет…

Мы не дослушали. Мы водрузили на него микроволновку, и он заткнулся. Ну, хоть так. На какое-то время мы вздохнули с облегчением. Перевешивание шкафов с террором соседей посредством перфоратора можно даже не считать за суету. Мы обживали диванчик, вставший на место холодильника, обживали полочки, повешенные вместо шкафов — и блаженствовали.

Так продолжалось все лето.

Ничто, как говорится, не предвещало.

Ну, в самом деле, кто мог подумать, что наступит осень, и ветра с залива задуют во все щели? В том числе в самую большую, именуемую форточка, потому что она, видите ли, перестала закрываться из-за перекоса рам и общего упадка настроения? Температура в квартире стремительно падала, венцы газа на плите ложились под сквозняком, мы кутались и ворчали. В конце концов кто-то из нас произнес слово «стеклопакет». Это было равносильно приговору.

Если бы не наша коварная соблазнительница, уютная и белая немецкая сушилка, разве же могли бы мы помыслить о таком ужасе, как установка новых окон? О беготне по различным конторам, сравнении цен, брани по телефону на предмет замерщика и закрытых глазах в тот момент, когда рука ставит подпись в договоре с суммой в виде пятизначного числа? Разве пришло бы нам в голову двигать мебель и ворчать на сквозняк? Разве отважились бы мы на все это своей волей?

Я убежден, что нет. Широкая русская душа живет нараспашку, что ей какие-то щели и сквозняки, к тому же для сидения за столом есть национальный русский табурет, слово «диван» имеет привкус восточной неги, совершенно непозволительной в нашем климате. А уж есть полулежа, уподобляясь римлянам — несомненно, означает высшую степень разврата, и, опять же, всем известно, чем кончили эти самые древние римляне. Мы — слабые, легко внушаемые люди, и мы не виноваты. Всему виной немецкая сушилка. Старая добрая бельевая веревка никогда, никогда не толкнула бы нас на такие излишества, как немецкие же стеклопакеты, никогда.

Вот так какая-нибудь злокозненная иностранная мелочь может перевернуть вам жизнь. Тем более, что они строят заговоры, я убедился.

Я даже не знаю, чего теперь ожидать: последним нашим приобретением был электрический чайник с подсветкой, потому что старый, побитый и давно утративший терморегулятор, не выдержал наглого бахвальства микроволновки и треснул (у нее, видите ли, гриль и сенсорная панель управления, а некоторые не способны даже выключиться, когда закипят). Теперь новичок стоит на кухне, горит изнутри синим болотным светом и неодобрительно поглядывает на кривые стены. Вчера ночью я слышал, как он о чем-то переругивался с плитой, та раздраженно лязгала разболтанной крышкой духовки, отругивалась и оправдывалась. Ох, чует мое сердце недоброе…

дневник одной очень больной кошки

Меня тошнит.

Обожемой, как меня тошнит.

А еще Мужчина пристает; нет, я не жалуюсь, он имеет полное право, и я не против, но меня так тошнит…

Ну хорошо, хорошо, да, да, да, милый, о, да, мряяяяя!.. ыэк! Прямо на диван… так неудобно. И тут же мокрая тряпка, и достается, за что? Всемилостивейший кошачий боже, если бы я могла, я бы разве не спрыгнула? Ох, как мне плохо. Пойду, полежу на батарее, погрею мое бурчачее пузо, пузу больно, как они не понимают, что больно и плохо, и мутит, уже второй день мутит. У-уу… Люблю, когда чешут, не люблю, когда трогают нос. Звонить пошел, оставил в покое.

— Киру я могу услышать? Да, здравствуйте. У нас кошку тошнит желчью. Со вчерашнего вечера, и на сытый желудок, и на голодный. На сытый тошнит тем, что. Нет, съесть она ничего не могла, я почти уверен… Смекту я попробую, конечно. Да, спасибо. Но я боюсь за печень и почки. Да, это понятно, и мочу, и кровь, но сейчас-то что… Да, хорошо. Спасибо.

Молоко и шприц — это, знаете ли, слишком, этого я не люблю, а-арряу! Нет, я не хочу, я не люблю молока, да еще и из шприца, да еще в такой унизительной позе, это насилие! Пусти, пусти, мерзавец, коготь тебе в палец, в самое мягкое место, пустиииии!..

Фух, еле вырвалась. Чешет, уговаривает. Свинья. Натуральная свинья… Мр… Все равно буду дуться. Мрррр… урррр… слабые мы существа, женщины… ыэк! Опять на диван. Вот вам ваше молоко, я говорила, что не надо его в меня вливать, особенно с таким привкусом, этого никто не выдержит, вот отмывайте теперь диван и ковер, вот вам.

Но как же мне плохо… И есть хочется до безумия, а этот не дает… Понятное дело, последняя порция еды была вывалена на пододеяльник. Даже не ругал, вздыхал только и ходил с тряпкой. Не люблю я мокрой тряпки, брр, никогда не знаешь, что от нее ждать.